Глава 1 ТелемастерГлава 2 Сын Арестанта
Глава 3
Лев Махов
- Я один на белом свете. У меня нет семьи. Никто мне не нужен! – так решил Вовка Ложкин в зябкую тоскливую ночь, проведенную в осенней тайге. Два дня он добирался до города. Возле страшных дощатых бараков решил передохнуть и вдруг заметил маленькую тень, которая, крадучись, выбралась из одного из сараев.
- Стой, - крикнул Вовка, быстро смекнув, что пацан намного слабее. Мальчишка от резкого крика в ночной тишине, рванул, что есть мочи. Но мог ли от разъяренного Ложкина кто-нибудь убежать! В несколько прыжков он настиг воришку, опрокинул на землю.
- Да, на, зажрись, - мальчишка разомкнул руки, и на траву из серой тряпки покатились соленые грузди и рыбина с розовым брюхом.
Вовка, два дня уплетавший лишь ягоды, почувствовав запах съестного, задрожал.
- Жрать хочу, сил нет!
Но прежде, чем вонзить острые зубы в соленую мякоть, приказал:
- Колись!
- А че сказать-то, - белобрысый пацан шмыгнул носом, - промышляем мы.
- Кто мы?
- Шайка у нас. Пахана Жорой кличут. Серьезный мужик.
- А ты?
- А я – Мишка-шестерка.
- По сараям рыщите?
- Нет, это я так. Знал, что у Маньки бочки там с солониной врыты. Ну че, не взять…
- Верно, рассуждаешь, - губы и щеки Ложкина лоснились от рыбьего жира.
- А обитаете где?
- Есть у нас малина.
Вовка быстро прикинул в голове, что на сегодняшний день для него самый удобный и верный вариант – это втереться в группу. Будет, где поспать, поесть. А уж потом, когда оглядится, поймет, что к чему, то и слинять можно.
- Так, парень, - соленые грузди звонко хрустели на зубах, - возвращаться будем вместе – Скажешь, что братана встретил. Увидев смятение в светлых глазенках, сжал кулак, сунул пацану под нос. - Не нюхал? Запомни, теперь ты не шестерка. Ото всех тебя защищать буду.
Заводские районы Томска лихорадило. Вот уже длительное время банда грабителей наводила ужас на местных жителей. В день получки в больницу доставлялись по несколько человек со страшными следами побоев.
Заводские мужики сговаривались ходить группами. Бесполезно. Как только толпа распадалась на одинокие тени, спешащие к своим дверям, всего-то оставалось шагов пять до спокойствия, как откуда не возьмись, выпрыгивала эта безжалостная саранча. Десяток пацанов облепляли здоровенного мужика со всех сторон.
- Сам деньги отдашь, или помочь? – прыщавый, толстогубый парень поигрывал ножичком перед глазами бедолаги.
Если мужик взбрыкивался, его били долго и жестоко. Особенно усердствовал пахан Жора.
- Ноги свои отбил об этого костлявого старика. И чего он так дергался, если в карманах пусто – обиженно гнусавил Жора, требуя, чтобы пацаны снимали с него тяжелые ботинки.
Вовка с первой же минуты возненавидел жирного вожака, который больше всего на свете любил жрать халву, спать и пиликать на губной гармошке.
…Однажды декабрьским утром в дверь районного отделения милиции
поскребся блеклый паренек. Волосенки серые, словно выцветшие, глаза тоже стального цвета, но злые, холодные.
- Мальчик, ты кого ищешь?- сухопарая женщина в форменной тужурке подбодряюще улыбнулась.
- Сдаваться пришел!
- Сдаваться, так сдаваться. Давай, начинай рассказывать, да, все подробно, без утайки, - шутливым голосом предложила женщина.
- А чего это я вам буду докладывать? – Ложкин по-блатному цыкнул зубом, - мне главного нужно. С бабами какой разговор!
- Друг мой, послушай, прежде чем главного пригласить, я должна убедиться, что пришел ты не по пустяковому делу, а чтобы не сомневался, смотри сюда, - лейтенант милиции, Вера Ивановна Сухорукова, раскрыла красную книжечку-удостоверение.
- Вот, так да! – лицо мальчишки брезгливо сморщилось, - знал бы, что с бабой дело иметь буду, не пришел бы.
- Разговорчики! – вдруг жестко произнесла Сухорукова.- Фамилия? Имя? Отчество?
- Ложкин Владимир Викторович, - уныло произнес пацан.
И потом поведал обо всех последних подвигах банды, в которых участвовал сам. В деталях нарисовал портреты потерпевших, указал адреса, награбленные суммы, даже перечислил все марки снятых часов.
- Завтра на химзаводе получка. Кашеварить будем на трех улицах.
- Понятно, - задумчиво протянула Вера Ивановна.- А, что же ты, гражданин Ложкин, решил подельников своих сдать.
- Надоело, - Ложкин громко шмыгнул носом, - другой жизни хочу.
Но, как ни странно, после суда в колонию для несовершеннолетних отправился только один Ложкин. Главарь малолеток, жирный чернявый Жора состоял на учете в психдиспансере, братья-близнецы Биркины оказались племянниками какого-то городского туза, остальная мелюзга тоже
рассыпалась по вдруг откликнувшимся родственникам, взявших хулиганов на поруки.
Через пять лет из колонии вышел заматеревший, окончательно возненавидевший весь белый свет, Владимир Викторович Ложкин
Сосед по нарам, Васька Трубецкой, позвал корешка ехать вместе в Ленинградскую область. Васька и не думал исправляться или как-то менять свою жизнь. Годы за решеткой он осваивал, как учебные семестры в университете жизни. Залетев на нары по хулиганке испуганным воробьем, он верил, что превратился в сильного орла, меченного татуировкой, напичканного хитроумными сюжетами и бесстрашными замыслами, почерпнутыми из рассказов бывалых пацанов.
Ложкин нисколько не удивился гостеприимству Трубецкого. Кулаки Вовчика не раз выручали хлипкого и трусливого Ваську, который всегда мечтал о личной охране. Но недалекий Трубецкой недооценивал своего кореша по нарам.
Неделю приятели пьянствовали в деревенском доме Трубецких. Васькина мать не скупилась на угощения.
- Отдыхайте, ребятушки. Намаялись, натерпелись, бедолаги!
Позже, когда дорожки корешков далеко-далеко разойдутся, Ложкин узнает, что Труба будет отбывать срок за убийство матери.
Нет, Вовка Ложкин не захотел барахтаться в блатном болоте. По направлению милиции он устроился на химкомбинат, получил койку в рабочем общежитии. Ему казалось, что началась другая, светлая жизнь. Ан нет! Молодые рабочие жили, как зэки. Отпашут в цехах и по койкам. Словно, кто захлопнул за ними металлические ворота. Та же скука, беспросветная тоска, скрашиваемая беломором, чифирем, водкой и халвой в день зарплаты.
Чтобы отделиться от серой массы, Ложкин вступил в комсомол и записался в вечернюю школу.
Комендант рабочего общежития, огромная, в вязаном жилете и зимой, и летом, тетя Маша, очень ценила и уважала Ложкина. Молчаливый, серьезный, непьющий. Вот бы ей такого зятя! Подумаешь, отсидел за решеткой? По молодости все пацаны куролесят.
- Заходи, Вовчик, чайку попьем, - ласково зазывала женщина возвращающегося с вечерних занятий парня. – Ну, как там твои синусы и косинусы? – добродушно щурилась, подкладывая парню бутерброды пожирнее. – Вот моя-то Катька до чего способная деваха. Хочешь, позанимается с тобой перед экзаменами?
Ложкин хмыкал, иногда из вежливости разглядывал фотографии из семейного альбома тети Маши и в итоге все разговоры сводил к общежитскому хозяйству. Его интересовало все, кто ремонтирует мебель, какую зарплату получает сантехник, есть ли междугородняя связь на телефоне.
Подобные разговоры наводили скуку на пожилую комендантшу.
- Устала я нынче. Пойду до дому. А ты, будь добр, за меня олухами покомандуй.
- Отдыхайте, Марь Ивановна, - кланялся Ложкин, забирая ключи от всех подсобок и кладовок.
Как выяснилось позже, зря времени молодой рабочий не терял. Он тщательно изучал документы, бухгалтерские счета, ведомости по выплате зарплат.
И, когда на комбинате состоялась партийная отчетно-выборная конференция, представитель комсомолии от транспортно-погрузочного цеха попросил слова. Ложкин неспешно поднялся на трибуну, раскрыл тетрадь в черном коленкоровом переплете и вдруг разразился эмоциональной речью о правильной организации быта и досуга молодых рабочих.
Докладчик гневно говорил о том, что комендант Самсонова разлагает молодежь: торгует самогоном, предоставляет комнаты для сомнительных
свиданий, развела в общежитии грязь, бардак, так как ни одна уборщица, обозначенная в ведомости, не работает, а зарплату, ясное дело, присваивает себе алчная Мария Ивановна.
Секретарь комсомольской организации, щуплый очкарик, Женя Егоров, решил уточнить:
- Простите, я не понял, кому и для чего предоставляет комнаты в рабочем общежитии комендант?
- Для пьянства и разврата! – рявкнул Ложкин. – И не прикидывайтесь наивными. Пришло время прекратить подобные безобразия!
Раскрасневшаяся тетя Маша, как рыба на суше, широко открывала рот, хваталась за сердце и ничего не могла сказать.
Действительно, приезжала к Боре Федоренко его молодая жена. Ребята, год, как расписаны, а живут порознь. Он здесь, в Киришах. А она в общежитии в Тосно. Когда еще будет у молодых совместное жилье? Пожалела молодых супругов комендант, поселила вместе на праздничные дни. Что в этом криминального? Уж она-то знала, как короток век любви…
А про самогон, что наплел этот краснобай? Да, имеется у тети Маши бидон с бражкой, так ведь дома, на своей кухне. А у кого нет? И не продает она никогда напиток налево. Своим бы хватило! Ну, был случай. Так ведь это сам Ложкин уговорил ее продать бутыль своему приятелю-алкашу Трубецкому. Ведь, знает бог, как не хотела женщина поддаваться на уговоры. Васька еле на ногах стоял. Ложкин своим авторитетом задавил.
Ох-о-ох! Про уборщицу наплел. Хворая Светка действительно часто сидит на больничном. Когда и подзапустит территорию. Не гнать же ее? Жалеет Марья Ивановна несчастную женщину, помогает, прикрывает от контроля бестолкового, но, чтобы деньги за нее получать? Неслыханная ложь!
Но так и не успела вслух обнародовать свои мысли Марья Ивановна.
Новый секретарь партийной организации, красивый и строгий, как актер
Тихонов, властным голосом подвел итог.
- Данный вопрос обсуждению не подлежит. Самсонову уволить с сегодняшнего дня с записью в трудовой книжке, «как несправившуюся с должностными обязанностями». Хотя можно было бы и до суда дело довести, - добавил устало и брезгливо.
Ложкин вновь взял слово.
- Я хорошо знаю, что скромность украшает человека, но, согласитесь, зачастую излишняя скромность граничит с серостью. Есть прекрасная кандидатура на должность коменданта рабочего общежития. Кто он? Передовик, комсомолец, постоянно повышающий свой моральный и политический уровень, пусть были у него небольшие грешки в молодости, но не ошибается тот, кто не живет! Иными словами, этот человек перед вами – Владимир Викторович Ложкин.
Зал загудел. Кто одобрительно, кто с удивлением, а кто и с иронией выслушали план первоочередных мероприятий по искоренению недостатков в деле воспитания молодых строителей коммунизма.
- Надеюсь, никто не будет оспаривать истину о том, что производительность труда на комбинате напрямую зависит от отдыха и досуга. Девиз новой жизни таков – «хорошо отдохнул - ударно потрудился»!
Ложкину аплодировали.
В тот же вечер Ложкин перебрался в отдельную комнату в общежитии. Он выкинул старую рухлядь и выбрал себе мебель поновее, занавески и скатерти поприличнее, постельное белье покрепче, без дыр и пятен.
Красота-то какая! – ликовал Вовчик. А через некоторое время пришло еще одно упоительное ощущение. В сравнении с ним, ничего не стоили ни отдельная комната, ни транзистор и телевизор в личном пользовании, ни свободный график работы. Самым ценным приобретением в новой жизни была власть.
Ложкин начал с пустяков. Назначил комендантский час. В одиннадцать вечера перекрывал двери. Стучат запоздавшие, а он не слышит. Пусть погромче поколотят, а потом попросят слезно, извиняясь через каждое слово.
В полночь новый комендант вырубал электричество. А нечего свет жечь и куролесить по ночам. Режим - и баста! Хотите гостей пригласить? Только по особому разрешению, подписанному лично Ложкиным.
Новая жизнь приятна была для сердца Владимира Викторовича.
Однажды, прогуливаясь по скверику, разбитому за общежитием, увидел он, Самсонову, бывшую комендантшу. Шла она из бани, румяная, как матрешка, подмышкой тазик зажат, из сумки веник топорщится.
Поклонился Ложкин.
- С легким паром, Марь Ивановна! Как поживаете?
- Ах, ты гнида поганая, язык-то твой мерзкий еще не отсох? – женщина сплюнула и отвернулась.
- Что ты прошамкала, старая? – Ложкин вплотную приблизился к багровому женскому лицу. – Повторить не желаешь? – спросил с угрозой в голосе. И тут же выдал такую жуткую тираду, сплошь состоящую из уголовной матерщины.
Марья Ивановна, повидавшая немало на своем веку, побледнела от ужаса. Только сейчас она поняла, как опасен этот человек, который не пощадит никого на своем пути.
Да, Ложкина боялись. Вокруг него как-то незаметно образовалось тяжелое облако страха. Коменданту боялись сказать слово поперек, да что там, даже косо посмотреть опасались.
Общежитие вышло в лидеры соцсоревнования. Молодой комендант красноречиво выступал на конференциях, сыпал цифрами, чертил графики прямой зависимости роста производительности труда от полноценного отдыха. Все звучало доходчиво и убедительно.
Осенью активного комсомольца премировали путевкой в Венгрию. И, хотя валюты хватило только на жевательную резинку и брелок для ключей, и по улицам чужестранья разрешалось ходить только в сопровождении гида, Ложкина с головой накрыла волна безумной страсти. Неожиданно для себя он понял, что жить по-настоящему красиво и с размахом, он сможет лишь заграницей.
Ненависть ко всему, что ожидало дома, начала разъедать внутренности. И надо же, только порог общаги переступил, как противная вахтерша, рыжая Юркова заорала:
- Владимир Викторович, а вам из милиции звонили. Там вас какой-то пакет дожидается.
Через час его по-отечески начал журить старший лейтенант Петров.
- Ну, что же ты, человек хороший, матери родной не сообщил, где живешь, чем дышишь. Она через колонию, где ты обитал, на нас и вышла. Держи письма! Да не забывай корней своих. Дерево быстро засыхает, если хоть один корешок обрубить…
Ложкин еле сдержался, чтобы не наговорить резких слов доморощенному психологу в погонах.
- А она, тоже хороша, - со злостью подумал о матери. – Чего ей от меня нужно? Из-за нее опять мое прошлое всплыло, вон, как старый дундук про колонию сказал, будто булавкой уколол.
Сначала хотел Ложкин порвать письма, не читая. Но любопытство пересилило. Мать сообщала какую-то ерунду о новых улицах, магазинах в поселке. Он уж давно и думать-то забыл про те места! Концовка письма разъярила Ложкина окончательно.
«Все тебя давно простили. Приезжай. Дядя Гриша передает тебе привет. Вот уже три года мы живем с ним одной семьей. Человек он степенный, очень деликатный и чуткий. Мне с ним спокойно и надежно!
Не забывай нас. Целую мама.»
- Одной семьей!- Ложкин сплюнул.
Обрывочными кадрами мелькнуло в памяти: голосящая баба, рыжий Антипов, мертвый пес, темный осенний лес. Мелькнуло и тут же исчезло. Ничего из прошлой жизни не волновало сердце. Ничегошеньки!
Да, как бы так сделать, чтобы одним махом отрубить от себя тот кусок жизни? Старые хвосты ведь не дадут покоя. Значит, нужна новая биография, новое имя и фамилия.
Имя Ложкин выбрал, не колеблясь. Лев! Ясно почему: грозный царь зверей, мощный красавец. А Лев в квадрате – это ого-го!
С фамилией пришлось помучаться. Что только не крутилось в голове: Умников, Смельчаков, Фартовый… Слишком в лоб, слишком прозрачно. И однажды его осенило: Махов. Коротко, зато смысл ядреный. «Одним махом – семерых убивахам».
Бывшая подружка Васьки Трубецкого сотворила для Вовчика роскошный парик. Она же свела с нужным человеком, который нарисовал ксиву.
Грандиозные планы замаячили в сознании вновь рожденного гражданина – Льва Львовича Махова.
На химкомбинате руководящая элита чрезвычайно удивилась, когда передовик Ложкин написал заявление об уходе.
- У нас на вас, Владимир Викторович, серьезные виды имелись, - заместитель партсекретаря, коротко стриженая брюнетка, говорила громко и четко, как учитель начальных классов. – Ряды коммунистической партии должны пополнять вот такие, как вы комсомольцы, честные и целеустремленные.
- Не дорос я еще до партии, - Ложкин скромно потупил взгляд.- Хочу свой интеллектуальный уровень поднять, решил поступать в техникум.
- Похвально, похвально! Но, помните, если надумаете вернуться, мы всегда примем вас с распростертыми объятиями.
- Нужны мне ваши объятия, - ухмыльнулся про себя Вовчик. – К делу не пришьешь, на сберкнижку не положишь.
Через два дня по улице Рылеева шагал элегантный седовласый мужчина в темном плаще. Питерский адресок для старта в новую жизнь опять надыбал Ложкин через связи Трубецкого.
Хозяйка, Люсьена Никитична, ласково улыбнулась, открыв дверь после слов «вам гостинцы из деревушки от племянника». Седенькая, аккуратная старушка, милый божий одуванчик, всплеснула миниатюрными ручками.
- Как я рада новостям из деревни. Милости просим!
О! Какая бурная молодость была у Люськи Синцовой. Любимая жена вора в законе, Пашки Чубатого, характер имела отчаянный и дерзкий. Не умела она нежиться на перинах, объедаться шоколадами, обожала авантюры и приключения. Вместе с мужем на дело ходили. Бывало, зажмет Пашка трясущегося от страха хозяина, а она, Люська, в брюках, пиджаке, кепке, пацан, да и только, клады разрывает. Драгоценности, деньги ищет. Интересно-то как! Куда куркули только не прятали свои сокровища, и под половицы, и в бачки туалетные, и в рожки люстр золотишко запихивали.
По всем ментовкам запросы разлетались. Рыскали следаки вора с цыганской внешностью, работающего на пару с мальчиком. Невдомек тупицам было, что цыган – это блондинистый Пашка в парике и при накладных усах, даже съемные золотые фиксочки имелись! А мальчик – женственная из самых женственных, супруга его, Люсьена Никитична.
Ловушку подстроил кто-то из своих, позавидовали, видимо, счастью семейному, в этом нисколько не сомневалась Люська.
Вот и разбросала злая судьбина мужа с женой по разным лагерям. Не свиделись больше любящие супруги. Сказывали Люське верные люди, что Пашуню подстрелили при попытке к бегству. Может, и врали. Ждать Павлушу Люська не перестала по сей день.
Чтобы с голоду не помереть, подворовывала поначалу, как с зоны
вернулась. Даже в крупняках участвовала, но без любимого Паши все дела были скучными. Куража не было, один голый расчет.
После пятидесяти Люська успокоилась. Тихонько осела в своей коммуналке на Рылеева. Улица, хоть и в центре города, а в меру спокойная, приличная. Из одного конца в другой отлично просматривается. Опять же дворики проходные имеются. Не захочешь с кем-нибудь нос к носу столкнуться, всегда есть куда юркнуть.
Незаметно из густонаселенной коммунальной квартиры разъехались Люськины соседи. Кто в новый район, после многолетней очереди на улучшение жилья, кто в мир иной за райскими яблоками.
Тряхнула Люсьена старыми связями и нашла нужных людей. Вместе покумекали, похлопотали, и квартирка под номером сорок один во всех официальных бумагах стала значиться, как непригодная к проживанию мансарда. И теперь уже сюда никогда и никого не имели права подселить. Полновластной хозяйкой всех двухсот квадратных метров стала старушка Синцова.
И с тех пор, уже не грустила Люсьена в одиночестве. Комнаты мансарды сдавались надежным людям. Солидные мужики знали, здесь на Рылеева, можно надежно залечь на дно, зализать раны, отоспаться, набраться сил для больших дел. Хозяйка лишних вопросов не задавала. Кормила знатно, на столе всегда мясо, овощи, чаек, кофеек.
- Настоящий мужчина должен быть всегда сытым, - приговаривала Люсьена, доставая серебряные приборы. А сама наблюдала за гостем, пытаясь по жестам, манерам, взглядам угадать, какого полета птица залетела в ее гнездышко.
Краснобаев и баламутов сносила с трудом. Хвастливые сопляки! Возьмут одну хату, а пируют месяц и при этом разговоров на год. К сожалению, в последнее время зачастили подобные пацаны. И все они какие-то неопрятные, недоверчивые, с мутными глазами. Из экипировки
знают только чумную маску с прорезями для глаз. Опять же пьют без меры, едят без удовольствия.
Нет, не сравниться нынешним птахам с мальчиками из Люськиной юности. Бывало, и на дело орлики летали в белоснежных жилетах и галстуках-бабочках. А уж без гримера ни один уважающий себя вор не мыслил. Парички, усики, бородки, плечи накладные, деревянная колотушка инвалида. У Люсьены целый чемодан на антресолях хранится. Да, кому теперь это нужно! Не умеют люди артистично и с куражом жить!
Новый гость, который пожаловал к Люсьене Никитичне с приветом от Розки Киришской, насторожил старушку. С лица гладкий, не старый вовсе, а прячется под седым париком. Пытается манеру себе присвоить неторопливую, солидную, да не всегда получается. Вдруг забудется, брякнет что-нибудь скороговоркой или прискок на месте изобразит. Натуру-то не спрячешь!
Правда спит тихо, без храпа зычного. А вот взгляд тяжелый. Люськино сердце барометр, чует что-то недоброе. И, хотя жилец пообещал, что дела впереди большие, и в долгу он перед хозяйкой не останется, а вот неспокойно отчего-то на душе. И уж очень любопытно старушке, куда квартирант каждый вечер путь держит.
Ложкина также разъедала беспокойная тоска. К новому облику трудно привыкал. Ксива с другим именем тяжеленной гирей оттягивала нагрудный карман пиджака. Но, как сам он считал, все это были мелкие трудности. Главная беда была в том, что не было в его голове никакой идеи. Он жаждал познакомиться с иностранцами. Сам не знал для чего, но вот нужно ему было послушать их непонятное воркование, подышать запахами хорошей парфюмерии, а там смотришь, может, и вывезет куда кривая.
В гостинице Европейской при стеклянных дверях стоял Василич, седой мужик с красной рожей. Ложкин свел с ним знакомство. Василич зауважал седого писателя из Сибири.
- А чего тут непонятного, проходите, присаживайтесь в креслах, газеткой глаза прикройте, а сами срисовывайте капиталистические физиономии. Книга- дело серьезное. С кандычка не осилишь!
Вот и просидел так несколько вечеров Лев Львович. Толку никакого! Лишь сердце еще больше злобой закипело: какие они сытые, эти иностранцы, как дети раскованные, на лицах ни одной глубокой заботы, словно за них все их дела кто-то другой решает.
Все-таки Люсьена не удержалась, решила последить за своим квартирантом и в один из вечеров, одевшись поскромнее, она бесшумной кошкой кралась за широкой мужской спиной.
- Так, - размышлял Ложкин, бредя в раздражении по грязным улочкам, - сегодня сделаю еще одну попытку, подежурю в гостинице, а дальше думать нужно. Не хочет жизнь придумывать сюжет на эту тему!
Незадолго до центрального квартала Ложкин приосанился, трубку курительную из кейса достал. И, хотя курить не любил, а чего не сделаешь ради искусства. Настоящий портрет мелочи создают. Седая грива, молодые глаза, старинная трубка, легкая усмешка. Писатель! Инженер человеческих душ.
Василич, издалека завидев знакомую фигуру, радушно руки в стороны развел.
- Привет, сибиряк! Ну как, книжку не написал еще? Про меня парочку слов вставь, расскажу тебе свою судьбу, диву дашься. Заходи, заходи, будь любезен!
Остроносенькое старушечье личико с любопытством выглядывало из-за угла. Сердце Люсьены зашлось от восторга. Зря, зря она сомневалась в новом жильце. Даже Пашка, муж ее любимый, не был вхож в эти роскошные апартаменты.
- Готовься к шику и праздникам, Люси! – прошептала сама себе старушенция и засеменила в сторону магазина Елисеева. Орла и кормить
нужно по-особому?
А тот, кого в одно мгновение нарекла Люська орлом, вдруг превратился в беспомощного цыпленка, когда в креслице напротив приземлилась миловидная девица с русой косой, вздрагивающей на высокой груди.
- Мария! – представилась красавица и завела разговор о погоде, потом плавно перешла к теме иностранцев, с которыми она, студентка филологического факультета Госуниверситета, практикуется в языке, получая копейки за изнурительный труд переводчика.
- Зато длинные рубли тебе платят в другом месте, - мрачно про себя добавил Махов-Ложкин, когда девица наманикюренным пальчиком прошуровала его новую ксиву.
Это он, сметливый такой, избавил переводчицу от затруднений. Уронил случайно паспорт, когда доставал платок из нагрудного кармана пиджака.
Все зацепила наметанным взглядом: и возраст, и прописку в сибирском городке.
- Так, вы получается гость в нашем городе? – подняла тонкие бровки.
- Да, детка, в творческой командировке я. Роман мой к концу близится. Хочу в последней главе своего героя в прелести столичной жизни окунуть…
- Как интересно! Впервые вижу живого писателя. А мне найдется место в вашем романе, - кокетливо поинтересовалась Маша.
Когда же ты научилась так продаваться? – брезгливо подумал Ложкин. – Все равно тебе, видимо, с кем спать, с кэгэбэшником, с гостиничным халдеем или с писателем. А, впрочем, почему меня это задевает? Бабы, они все одним мирром мазаны.
- Я ведь тоже приезжая, - продолжала звонко щебетать девица. - В общежитии живу. Да, только не в стремном, куда русских студентов селят. А в другом, где иностранцы живут. У нас все цивильно, кухня своя, ванна.
- Неужели и такие общежития имеются? – Ложкин встрепенулся, как скаковая лошадь.
- Конечно! – небрежно произнесла Маша, удивляясь наивности провинциала – писателя. Только при нашем универе их несколько.
- И в каждом командует свой комендант?
- Угореть можно от ваших вопросов. Буду я еще интересоваться какими-то комендантами. Мне в ректорате направление выдали, вот и живу. Между прочим, у меня и соседки нет. Так, что можно продолжить беседу в более интимной обстановке.
- Обязательно навещу вас как-нибудь, - подхватил Ложкин игривый тон девицы, ухмыляясь про себя. Глазки строить научилась, сиськи отрастила, а дура дурой осталась – умного мужика от глупого отличить не может. Пусть эти простофили на твои приманки клюют, ощущая при этом себя покорителями всех женских сердец.
- Спасибо! – улыбнулся Ложкин.
- За что? – девчонка выразительно надула губки.
- Писатели за любую встречу благодарят судьбу. А здесь, еще особый случай, молодая, да красивая уму-разуму научила, - он подмигнул ей панибратски.
- Жду вас, - Маша щелкнула зажигалкой и закурила длинную коричневую сигарету.
Пока Ложкин возвращался к своему временному пристанищу на Рылеева, план изощренной операции окончательно вызрел в голове.
Люсьена встретила постояльца принаряженная.
- Сначала ванну примите? Или очень голодны, любезнейший Лев Львович?
Чего это, старая, так рассиропилась? – думал Ложкин, уминая нежнейший эскалоп, - вон уселась напротив, глазками блудливо стреляет. Неужели и с годами женская плоть не утихомиривается?
- А я вам еще и взбитые сливки на десерт приготовила. Чувствую, что вы человек деликатного вкуса. В таких высоких кругах вертитесь…
Ложкин чуть не подавился. Выдала себя, старая карга. Следила за ним, до самой Европейской довела. Мда, поосторожнее нужно быть. Этот божий одуванчик пока еще нужен, а там разберемся.
- Спасибо, мамаша, за ужин. Отдыхать пойду. Придет время – озолочу, - глаза мужчины при словах благодарности отчего-то полыхнули темным пламенем. Словно не благодарил он, а стращал и угрожал.
Люсьена вздохнула. Стара стала, вот и лезут в голову глупые мысли. Вон за окном какой дождь зарядил! Зима скоро, долгая, холодная, как одинокая старость. Тяжелое время…
И еще одна женщина в городе на Неве, Елена Викторовна Власова, всем сердцем не принимала эту позднюю слякотную осень. Совсем недавно Елене Викторовне исполнилось пятьдесят лет. Это событие ее напугало и окончательно выбило почву из-под ног. Неужели все? Молодость, а значит жизнь, прошла… Куда так быстро улетели беспечные дни, когда хотелось гулять всю ночь, читать стихи, наслаждаться ароматом каждого мгновения?
Чего не хватало женщине сейчас? Ведь с первого взгляда все благополучно и достойно в ее жизни. Есть дом, семья, работа.
В просторной квартире на проспекте Просвещения два югославских гарнитура, полки в шкафах ломятся от вещей и посуды. В холодильнике всегда есть продукты и на будний день, и к праздникам деликатесы припасены.
Муж, Анатолий, полысевший еще в молодости, пузико важное отрастил, но по-прежнему милый, рассеянный, как все ученые-математики, с книжкой ест и спит в обнимку.
Сын Егор, по стопам отца пошел, в университете на кафедре трудится над диссертацией.
Свекровь, Ираида Васильевна, тоже неплохая женщина. Бывают и попротивнее…
И собой Елена Викторовна могла бы гордиться. От лаборантки,
скромница Леночка Николаева поднялась по крутой карьерной лестнице до должности заместителя ректора университета по быту. Конечно, не все ступени дались легко. Но, что было, то было. Вот уже много лет все хозяйство университета находилось под бдительным оком мадам Власовой.
И вдруг именно этой осенью, без всяких видимых на то причин, женщина почувствовала себя скверно. Устала, может быть? Ведь все время крутилась, как белка в колесе. Провинциалкам в столице самоутверждаться нелегко.
Мужа выбирала не сердцем, а умом: молодого, перспективного, наукой занятого. Ее Толя так и не догадался, какую жертву принесла красавица Леночка на алтарь семейной жизни. Ни одной секунды не любила жена своего мужа.
Стерпится – слюбится! Глупости и неправда. Чем дальше катился вагончик семейной жизни, тем труднее становилось для Елены находиться рядом с чужим для сердца человеком. Но ни разу Елена Викторовна мужу своему не изменила. Даже и мыслей подобных в голове не держала. Они вместе, руку об руку ехали в университет, вечером также дружно возвращались, выходные и отпуск проводили с сыном и бабушкой. Замечательная семья!
Вокруг мужчин крутилось немало. Но никогда даже самый отчаянный ловелас не отваживался приударять за пышнотелой красавицей. Повода не давалось, это верно. Но еще посторонние мужики были уверены, что эта гордячка слишком серьезна. А с такими женщинами даже флирт не имеет запаха и вкуса.
- Господи, Ленка, какие мы с тобой счастливые бабы, - как-то откровенничала под наливочку школьная подруга, Людка Кудрявцева. – Послушаешь иных женщин и тошно становится. То сходятся, то расходятся. А то еще любовников заводят, это, заметь, при живом муже. Зачем? Я вот своего Сергуню с шестнадцати лет люблю и мне никакой другой мужчина не
нужен. На работе сижу, только про него и думаю, время тороплю, скорей бы домой, куда и мой ненаглядный спешит. Ты меня понимаешь. Любовь мужа и жены с каждым днем крепнет. Вот, дочка выросла, уехала, а мы опять, как молодые. Целуемся утром, вечером, днем.
Людкины слова долго еще мучили сердце Елены. Они звучали непонятной музыкой. Не хотелось верить, что в жизни есть чувства, которые так и не узнала она. И, наверное, тот мир так и останется для нее тайной. Видимо, всему свой час. Не могут же осенние желтые листья стать упругими и зелеными.
По всему городу стелился горький дым от костров, в которых сжигали листья. Елена Викторовна возвращалась с очередного сентябрьского совещания.
- Милая, не слишком ли вы быстро идете? – окликнул женщину хрипловатый голос.
Елена Викторовна с удивлением обернулась. Незнакомый мужчина держал в руках букет хризантем.
- Не будете же вы утверждать, что не любите цветы. Позвольте, - седовласый человек галантно протянул ей букет.
- Кто вы, что-то я вас не могу припомнить? – Елена Викторовна свела брови-ниточки к вздернутому носику.
- Лев Махов, - незнакомец раскрыл удостоверение Союза писателей, - прозаик из Сибири.
- Хм, и что же ищет сибирский прозаик здесь, на Университетской набережной?
- То же самое, что и вы?
- Интересно, и что же я ищу?
- Душу понимающую, разве не так, Елена Викторовна?
Женщина отшатнулась:
- Откуда вам известно мое имя?
- О! Мне очень многое известно… Знаете, что я припоминаю. Улицу Гагарина, а по ней девушка спешит. У нее толстая русая коса, все девчонки завидовали. И глаза, удивительные серые глаза. «До чего ж ты хороша, сероглазая!», так пел девочке папа, когда она была маленькой. А потом пришло время выпускного вечера, и о красоте необыкновенных глаз девушке поют песни два брата – Сева и Глеб. Они близнецы. Крепкие, симпатичные парни.
- Занятно, - улыбнулась Елена Викторовна. – Дежа вю, как говорят французы, или по-нашему, где-то это я уже видела…
Лицо женщины помолодело, в глазах появились лукавые огоньки.
- А дальше, что случилось, товарищ писатель?
- А дальше, - Махов глубоко вздохнул. – Не выбрала Леночка ни одного из поселковых ребят. Уехала. Душа ее стремилась в большой город, там суженого надеялась встретить. И, похоже, встретила…, - Лев замолчал так горько и обреченно, словно последнее слово, жгучей обидой обожгло сердце.
- Нет, послушайте, вы меня растревожили! Откуда, признайтесь, все эти сведения. Да, действительно были два брата-близнеца. Вы часом не знаете, где они сейчас? Глеб и Всеволод, я так хорошо помню их лица… Знаете, у Севы, у него крохотная родинка на виске была… Не томите меня!
- Интуиция гения, - тихо произнес Махов. – Я хочу, чтобы в моем будущем романе жили, любили, смеялись вот такие очаровательные женщины, как вы, Леночка. А давайте, посидим в кафе, просто поболтаем. Я, может быть, еще что-нибудь вам интересненькое расскажу…
- Почему бы и нет, - улыбнулась Елена.
Седовласый мужчина ей понравился. Романтичный, нестандартный. Глаза такие добрые и проницательные. Откуда он все-таки про нее такие подробности знает…
И ведать не ведала Елена Викторовна, какую кропотливую работу провел
Ложкин, собирая на нее досье. Узнал, что родилась в Кирове, где родители ее учились в педагогическом институте. Потом молодые учителя по распределению поехали в районный городок, со смешным названием Кумены. Именно это чудаковатое название и вывело на Кумов, такая кликуха была у близнецов Уткиных. Много славных дел за плечами у этих ребят. Хорошо им было работать на пару. Один алиби зарабатывал, другой в это время квартирки чистил. Нескоро менты докумекали, что не один человек действует, а братья, как две капли воды, одинаковые с лица.
Прикинул Ложкин, школа в городишке в то время была одна. Елена ровесница Уткиным, значит, могли в одном классе учиться. Наобум сказал и в точку попал. Все остальное уже сама Елена досказывала. Женщины так устроены, им только имя назови, а они дальше сами весь сюжет выстроят.
Теперь Махов-Ложкин просто слушал. А Елена говорила, говорила. Как долго, оказывается, она молчала. Хотелось разделить с этим чутким человеком свои размышления об отце.
- Бедный папа. Он так любил маму, и когда ее не стало, он совсем потерялся. Вы представляете, в этом году ему семьдесят пять исполнится, а он по-прежнему преподает в школе. Иногда во сне я вижу наш дом, книжные полки от пола до потолка, старенькое фортепьяно. Мы с отцом играли в четыре руки. В саду папа высаживал на каждый мой день рождения яблоню. Какой роскошный сад! В этом году он посадил пятидесятое дерево! Ой! – женщина прикрыла узкой ладонью рот. Ну, и простофиля я! – подумала Елена, - свой возраст выболтала. Писатель, похоже, моложе намного. А вдруг я ему теперь не интересна буду?
- Ну, что вы так внезапно замолчали? – он прищурился.- Запомните, у красивых и умных женщин нет возраста!
Какой понимающий и нежный мужчина! Леночка буквально плавилась от внимания, от ощущения своей неповторимости и удивительного чувства сердечной близости с человеком, которого еще два часа назад не знала.
Он проводил ее до метро.
- Хотел бы до парадной… Но зачем вам, милая, лишние проблемы.
Они договорились, что ровно через неделю, опять в среду, встретятся в кафе, которое про себя Елена окрестила «Моя нечаянная радость».
Дома Елена Викторовна с большим энтузиазмом приготовила ужин. Накормила домочадцев. Все убрала. А, когда все разбрелись по своим уголкам, кто к телевизору, кто к письменному столу, улеглась на тахте и стала мечтать. Спроси ее, о чем она грезила, вряд ли смогла бы ответить. Цветные, размытые в радугу мысли весело кипели и бурлили в голове. Женщина очень хотела любить!
Прошло три недели.
Елена Викторовна преобразилась. У нее как-то по-особому заблестели глаза, стал звонким и нежным смех, даже походка приобрела кокетливую легкость.
- Мне кажется, что мы знакомы с вами целую жизнь! – признавалась смущенная Елена своему кавалеру, - никогда еще я с таким нетерпением не ждала свиданий, а главное, мне хочется все-все вам рассказать. Про детство, про юность, про все мелкие события сегодняшнего дня.
Ложкин же в отличие от расцветающей женщины, мрачнел и все больше впадал в депрессию. С каждым днем для него все труднее и труднее становилось разыгрывать роль влюбленного чудака. Кроме того, таяли и материальные запасы.
Цветы! Хоть он и наловчился выторговывать на рынке практически за бесценок растительную некондицию, но и с этими малыми суммами расставаться было просто невыносимо. Опять же трапезы в кафе по средам! И пусть совсем неслучайным был адресок, барменша своя деваха, подруга Розки Киришской, и коктейли она сотворяла из самого дешевого сырья, но убытки были неминуемы. Это и саднило душу ухажера.
Пролетело еще несколько недель. Ничего не менялось в жизни Ложкина.
По его сценарию все должно было развиваться более динамично. Женщина же упивалась своим новым состоянием, с наслаждением проживая все мгновения, ею же и придуманного страстного романа. Романтические встречи в кафе, прогулки по вечернему городу, трепетные и совершенно непонятные для постороннего уха, телефонные разговоры. Ах, длилось бы это вечно!
- Уезжаю я, Лена! – однажды грустно произнес Лев.
- Надолго?
- Навсегда…
- Как это так, почему? – Елена испугалась. Она уже не могла представить, как жила раньше, без этих пульсирующих токов, звенящих внутри, как в дереве, проснувшемся после долгой зимней спячки.
- Елена, я ведь от тебя ничего не скрывал. Ты знаешь, что мой друг-журналист, обещал мне помочь в этом городе с работой и жильем. Но парень, как заглянул в бутылку, так про все и забыл.
- А ты же понимаешь, Леночка, - он впервые за все время знакомства притянул ее к себе.- Зачем честному труженику пера проблемы с милицией. Мне по сути дела совсем немного нужно: тихое место и ручка с писчей бумагой. Ну и, конечно, - Ложкин потупил взгляд, как влюбленный пацан, - наши с тобой, пусть короткие, но бесконечно счастливые встречи по средам. Он вздохнул. - Значит, не судьба…
- Как это не судьба? – прошептала Елена, прижимаясь к мужской груди. – Я никогда прежде не была такой счастливой. И я не позволю никому, - в женском голосе послышались властные нотки начальницы, - слышишь, никому разрушать мое долгожданное счастье.
В этот момент она не думала ни о муже, ни о сыне, ни о свекрови.
- Левушка дорогой, я ведь тебе не говорила, а ты и не спрашивал, где я работаю. Я очень многое могу для тебя сделать.
- Нет, нет! – мужчина энергично замотал головой.- Наши поэтичные
отношения не могут быть испорчены какими-то меркантильными действиями. Я отказываюсь заранее.
- Но ведь разлука еще страшнее! – Елена уговаривала его, как ребенка.- Я обязательно что-нибудь придумаю, чтобы и жилье было на законных основаниях и зарплата… Да, вот, кстати, - она наморщила лоб, - я сейчас подбираю кандидатуру на должность коменданта в общежитие, где проживают иностранные студенты. Прежнего проводили на пенсию, да и водились за ним кое-какие грешки, оставлять его не имело смысла. На эту должность у меня кандидатов – десяток. Все, в основном родные и близкие наших университетских работников. Место-то непыльное, можно даже сказать сладкое, вот драчка и идет за него. А я им, вот так, ход конем сделаю, неожиданный, - человека со стороны предложу. Хватит разводить родственную компанейшину… Разве не замечательно я придумала?! – она была довольна сама собой и своей оперативной смекалкой.
- Ну, наконец-то, - с облегчением вздохнул Ложкин, - раскололась на конкретность, а то совсем на облака залетела, как слюнявая школьница.
Об этом вакантном месте он узнал на следующий же день после встречи в гостинице со студенткой-переводчицей. Но, знающие люди так и сказали, последнее слово о новом сотруднике всегда остается за Власовой. Именно эта мегера и решает, кому и где работать. С той поры и начал Ложкин обрабатывать несговорчивую Власову.
Еще две недели ушло на оформление документов. И, хотя Ложкин в каллиграфах от братвы не сомневался, легкий мандраж присутствовал: а вдруг засветятся нарисованные ксивы.
Но, все прошло гладко. Паспорт, трудовая книжка, по которой Лев Львович Махов отработал в районной газете корреспондентом в отделе партийной жизни аж двадцать лет, патетические характеристики от коллег по журналистскому и писательскому цеху не вызвали никаких подозрений в отделе кадров.
- Принимайте теперь уже ваше, на самых законных основаниях, хозяйство, уважаемый Лев Львович!- Власова пригласила Махова в свой кабинет. – Вот здесь все документы, ознакомьтесь, - голос у проректора по хозяйственной части строгий, деловой. И сама она здесь совсем другая, совсем непохожая на ту рассиропившуюся бабенку из кафе. Ложкин даже растерялся маленько. Чуть было не вышел за рамки образа писателя-романтика.
- Ну, ну не тушуйтесь, - чуткая любящая женщина почувствовала его душевное смятение. Улыбнувшись прекрасными серыми глазами, уже помягче добавила:
- Сейчас водитель доставит вас до вашего нового места работы. Там, я думаю, у вас будет то, о чем вы мечтали. Спокойствие, гарантированный оклад, просторный письменный стол. Только никому не говорите о том, что вы работаете над романом, - на губах женщины мелькнула лукавая улыбка. – Эта наша с вами тайна.
Ложкин жестким мизинцем прикоснулся к женской руке и, оглянувшись на закрытую дверь, страстно прошептал:
- Сегодня перееду, обустроюсь, а в среду в нашем кафе отметим начало новой жизни, - он томно прикрыл глаза, словно в предвкушении любовного восторга, который их теперь ожидает.
Ах, женщины, женщины! Задуматься бы им хотя бы на минутку о том, что страсть в мужских сердцах не всегда рождена образами прекрасных дам. Откуда появилось это заблуждение, что, дескать, мужчины все в жизни делают ради благосклонного взгляда красавиц?
Ложкин ликовал от счастья! Отныне ему принадлежало шестиэтажное каменное здание, населенное арабами, индусами, французами. Теперь он здесь самый главный распорядитель и повелитель.
Как только новый комендант перевез свой небогатый скарб в двухкомнатную отдельную квартирку на первом этаже здания, он поспешил
сделать несколько телефонных звонков.
Засветил в милиции адрес квартиры на Рылеева. Хватит старушке, увядающему одуванчику, жировать на гонорарах от блатных. Необходимо ликвидировать сладкую малину с корнем!
Затем Ложкин позвонил свекрови Елены Викторовны. С возмущением поведал, что Власова Е. В. – это падшая женщина, которая своим развратным поведением позорит честное имя мужа, выдающегося ученого и неутомимого труженика. Необузданный темперамент бросает Елену из одних объятий в другие. Зачастую ее любовники – спившиеся жалкие личности без определенных занятий. Матери ученого предлагалось побеспокоиться о здоровье всей семьи и посетить кожвендиспансер для профилактического осмотра. Кроме того, телефонный аноним пригласил старую женщину в среду в небезызвестное кафе, чтобы полюбоваться на невестку.
… Рабочий день подходил к концу. Елена Викторовна то и дело поглядывала на часики. В какие-то моменты ей казалось, что часовой механизм вышел из строя, уж слишком медленно тянулось время, она нервно встряхивала часы, подносила близко к уху. Тик-так, тик-так, сгорали секунда за секундой, приближая время встречи с любимым другом. На душе у женщины накопилось столько невысказанного! Хотелось и его послушать, как он там освоился на новом месте?
Она пришла в кафе чуть раньше назначенного времени. На столике, у окна, где они обычно сидели, стоял букет белых хризантем.
- Чудные цветы нашей первой нечаянной встречи, - улыбнулась про себя женщина и, расстегнув пальто, удобно расположилась на уже привычном месте.
- Еленушка! – бородатый тип, давно нестриженый и, видимо, немытый приблизился к женщине. - Наш общий друг, Лева, задерживается немного, - тип растянул губы, демонстрируя полное отсутствие передних зубов. – И он
горячо попросил меня, собрата по перу и шпаге, разделить с вами, очаровательнейшая из женщин, минуты грусти и тоски.
Бородатый сел за столик, вытащил из холщового мешка бутылку с крепленым вином, ловко свинтил пробку.
- Халдеи, несите хрусталь даме! – крикнул по-свойски в сторону барной стойки.
Рыжая толстая тетка плюхнула на стол два плохо промытых стакана.
- Шибко не выступай, борода! Остальных клиентов распугаешь…
- Увы! Наш совковый сервис, - бородатый разлил вино по стаканам.
- Пригубим, красавица! И я вам неторопливо все поведаю о нашем общем любимце.
- Конечно, конечно, - Леночка подалась вперед, глядя ожидающим взором на мужчину. Ну, какая женщина откажется послушать о своем любимом человеке, ведь так хочется поглубже заглянуть к нему в душу.
- Левка – это талант, можно сказать, звезда на темном небосклоне современной литературы. Какие у него повести и рассказы! Надеюсь, вам выпадет счастье почитать эти шедевры. Ну, так вот, а сейчас я хочу, открыть вам его главный секрет. Только на ушко.
Елена засмеялась и приблизила свое лицо почти вплотную к губам странного человека.
- Лева влюблен. И не мудрено, такая женщина, как вы, встречается раз в миллион лет. Это его собственные слова. А Лева не врет ни себе, ни людям.
Слова о любви Льва нежным бальзамом наполнили Леночкино сердце. Конечно, она ждала мгновения, когда, наконец, застенчивый и молчаливый прозаик откроет ей свое сердце, переполненное любовью.
- Надеюсь, вы не играете сердцем моего друга? – тип схватил женские руки. – Вы богиня! Я поцелую только один ваш пальчик!
Елена Викторовна раскраснелась, разрумянилась. Ей хотелось шутить, петь, танцевать! Да и заветное время встречи приближалось. Спеши,
любимый!
- Ну и ну, - какая безнравственность! – свекровь стояла у соседнего столика, подбоченясь. – Муж день и ночь корпит над науками, я тащу на своих плечах все хозяйство, а жена развлекается! И где?! И с кем? – Ираида Васильевна брезгливо наморщила нос, словно не могла переносить запаха, исходящего от мужчины, сидящего рядом с Еленой.
- Ленусик, пойдем домой! – из-за мощной спины мамаши выглянул Толя. – Я тебя умоляю.
- Кто это такие? – нахмурил брови бородатый писатель. – Леночка, дай мне знак, я вышвырну эту мерзкую парочку.
Елена Викторовна сидела, как изваяние. Неужели за ней следили? Как это отвратительно и низко. Еще вчера вечером она почувствовала, дома что-то происходит. Поджатые губы свекрови, пронзительный взгляд мужа. А сегодня утром, когда Елена наглаживала батистовую с кружевами блузочку, свекровь вдруг сказала:
- Ну, и простофиля мой сын!
- С чего это она? – вяло шевельнулось в голове в ответ. Но вслух ничего женщина не сказала. – Зачем? Сердце плавало в других морях. А теперь стало ясно…
- Лена!- муж шагнул вперед.- Нам нужно объясниться!
- Мужик! Ты чего-то не понял? Не твоя эта женщина, - бородатый поднялся, схватил ученого за лацканы пиджака, - сам уйдешь или помочь.
Обычно робкий Анатолий, вдруг принял стойку боксера и начал махать кулаками.
- Милиция! – завопила Ираида Васильевна. – Мощным телом она бросилась на защиту слабого сыночка. На пол полетели стаканы, тарелки. Опрокинулась бутылка и сладкая липкая жижа, образовав безобразную лужу на столе, которая стекала на сумочку Елены. Сама она пыталась разнять яростно вцепившихся друг в друга мужчин. Со стороны все выглядело
убогим пьяным дебошем.
Какой мерзкий стыд испытала Елена Викторовна, когда пришлось в отделении милиции, отвечать на вопросы. Допрашивали и бородатого писателя. Он держался молодцом. Ни словом, ни жестом не выдал тайны двух сердец – Елены и Левушки.
- Что здесь криминального, зашла женщина в кафе попить кофейку, мороженого съесть. А он, мужчина еще в полном соку, решил побеседовать с соседкой по столику. Кто ж мог знать, что хилый очкарик – это законный супруг, а, если даже и так, зачем выслеживать жену, а потом грабли распускать…
- Некрасиво все это, - седой страж порядка прервал рассуждения бородатого и, укоризненно посмотрев на Елену, сказал:
- Конечно, можно предположить случайное стечение обстоятельств, но нет дыма без огня.
Из отделения милиции Елена вышла поздним вечером. Куда же пойти, чтобы спрятаться от всех? А, что с Левушкой? Не коснулась ли его вся эта гнусная история? Сейчас ему совершенно не нужны никакие неприятности.
Домой возвращаться? Ни в коем случае! Да, и, как выяснилось, призрачными оказались стены, обживаемые в течение долгих двадцати лет. Может быть, незаметно пробраться к любимому в общежитие? Неудобно и стыдно отчего-то. А как хотелось выплакаться на крутом мужском плече.
Все знакомые семейные пары исключались. Как и что могла им поведать Елена Викторовна, да и разве поняли бы они?
- Елена Викторовна, вы так поздно к нам пожаловали? – удивилась дежурная в университетской гостинице.
- Есть номер свободный? – без вежливых предисловий, поинтересовалась Власова.
Закрывшись в маленькой, пахнувшей казенной чистотой комнате, женщина, не раздеваясь, легла на узенькую деревянную кровать и мгновенно
заснула.
Утром просыпаться не хотелось. Елена через силу приняла душ, выпила стакан теплой, с ржавым привкусом, воды из графина и вышла в коридор.
Как бы случайно, совсем неподалеку оказалась администратор гостиницы.
- Чайку, кофейку приготовить? – спросила у Елены Викторовны, заискивающе глядя в бледное лицо.
- Спасибо, может быть, в следующий раз. Придется, мне погостить у вас несколько дней, для того, чтобы написать полновесный отчет о гостиничном хозяйстве. Вечером ждите с чемоданом.
- Рады будем, очень рады, - администраторша встревожилась. С чего бы это?
Неужели кто-то накапал в ректорат, что в некоторых номерах проживают люди рыночного толка и уж никаким образом не связанные с науками. К вечеру нужно навести порядок. Елене придется преподнести подарок за то, что предупредила.
Дел и хлопот всегда много и у честных, и нечестных людей.
Елена Викторовна еще открывала дверь кабинета, как раздался резкий телефонный звонок.
- Зайди ко мне! – рявкнул в трубку секретарь парторганизации Иван Семенович.
- Ты, мать твою, совсем рехнулась, - краснолицый крепыш бросил веером пачку фотографий.
- Узнаешь?
На одной фотографии Елена Викторовна, загадочно улыбаясь, открывает дверь кафе. На другой – бородатый мужик придвинул плоское лицо к женскому уху и, вытянув губы трубочкой, что-то страстно шепчет. На следующем кадре фотограф запечатлел Елену со стаканом в руке. Еще несколько фотографий, запечатлевших сцены безобразной драки. И
последний кадр – милиционер держит Власову под локоть.
- О господи! – выдохнула женщина. – Откуда все это?
- И ты еще и прикидываешься? Лепечешь, как маленькая девочка. Мне и заметочку по телефону зачитали, которая сегодня украсит «Вечерку». Короче пиши заявление об уходе. Поняла? Число вчерашнее. В день инцидента ты уже у нас не работала, а потому и не будет грязных пятен на безупречной репутации партийной организации университета. Все ясно?
- Да, - кивнула женщина головой и шагнула в сторону двери.
Неожиданно черноголовый коротышка подскочил к ней.
- Слушай, а чего ты здесь комедию ломала. Недотрогу из себя изображала? – он ущипнул ее за ягодицу.
- Мерзавец! – Елена Викторовна с силой оттолкнула мужчину.
- Ах, вон оно что? – он ехидненько улыбнулся. – Тебя порядочные мужики не интересуют. Тебя на бомжей тянет. Извращенка!
Елена Викторовна сидела на каменных ступенях у Невы. От воды тянуло запахом водорослей. По мосту Лейтенанта Шмидта с грохотом неслись машины.
Как больно! Как чудовищно непонятен день! Когда-то она прочитала, что, сделав однажды неверный шаг, человек попадает в ловушку непрожитой жизни. Когда она ошиблась? Когда вышла замуж, не любя, или, когда всеми правдами и неправдами карабкалась к большой должности? Двадцать лет… Кто их прожил? Вот эта окаменевшая бледная женщина, у которой не двигаются ни руки, ни ноги от боли, сжигающей все внутри. А, где же тогда Леночка с русой косой и ласковыми глазами, милая провинциалка из городка со смешным названием Кумены?
… Махов, насвистывая, прохаживался по коридору общежития. Подойдя к окну, подумал, нужно бы устроить коммунистический субботник, пусть капиталисты все намоют до блеска. Вон, какие стекла серые. И вдруг он мгновенно отскочил от окна, словно ошпаренный.
По тропинке, ведущей к общежитию, медленно брела Елена. Такой он ее не видел: волосы растрепаны, вокруг глаз чернота, а лицо, бледное, как у покойницы.
Махов рысью подбежал к дежурной, которую сегодня уже запугал строгим инструктажем.
- Сейчас зайдет женщина. Она сумасшедшая. Будет меня спрашивать, скажешь, уехал срочно на родину, чтобы утрясти кое-какие дела. На все остальные вопросы отвечай: « Не знаю», - он больно сжал запястье азиатке.
Только успел комендант схорониться за дверью туалета, как хлопнула входная дверь.
- Когда же он вернется? – три раза переспросила Елена Викторовна.
- Не знаю, ничего не знаю, - испуганно твердила раскосая дежурная, с нескрываемым ужасом глядя на пришедшую женщину.
Елена Викторовна, словно на ходулях, вышла из общежития. В голове нарастал шум, похожий на тот, что издает зловещая лавина, сползающая с высокой горы. Ноги, руки, спина отчаянно ныли, словно в каждую клетку тела вгрызались безжалостные буравчики.
- Я ничего не хочу. Я не умею жить, - слезы потекли сами собой.
Женщина шла к магистрали. Махов из-за портьеры наблюдал за Еленой. Что случилось с ее походкой? Шатается, словно пьяная. Нужно бы проследить, куда отправится эта ненормальная, где еще надумает его искать.
Он шел за ней на расстоянии метров пяти. Женщина часто останавливалась, вытирала слезы, сморкалась, прикладывала руку к сердцу.
- Ну, и дуры же все бабы, - сплевывал Махов.
Придумав сюжет, который развернулся в кафе, он даже не мог предположить, что дама не вернется домой. Все ей оказалось ненужным – семья, работа. На любовь она готова было променять то, что имела раньше. Разве умный человек конкретные, реальные вещи, имеющие вкус, запах и цвет поменяет на мираж, на игру подсознания?
Он вспомнил свою мамашу, такую же оголтело ненормальную в проявлении чувств.
Резкие звуки - лязг и грохот вдруг ворвались в монотонный уличный мотив.
- Да, она на красный рванула! – растерянный водитель боялся сделать шаг к лежащей на дороге женщине. – У меня свидетели есть.
- Не вопи! – приказал другой. – Щас разберутся.
Остановилась «Скорая».
- Довели женщину, - заорал Махов в телефонную трубку, которую снял Анатолий. – Ты мужик, или не мужик! Скотина, баба тебя двадцать лет ублажала, а ты в один день отказался от нее. За мамкин подол спрятался. Дуй в реанимацию без лишних размышлений.
Отдышавшись, Махов зашел на почту и отослал телеграмму в Кумены. Благо, собирая досье, он надыбал все факты, адрес, фамилию отца.
«Срочно приезжайте. Лена в больнице».
Махов рассчитал все на несколько шагов вперед. Он знал, что обеспокоенный сельский учитель бросит все дела и приедет. Поселится он, конечно, у родственников. Будут вместе навещать больную, переживать, там и обо всем забудется. И покатится дальше семейная жизнь Власовых.
Через три месяца из больницы выписалась женщина, лишь отдаленно похожая на преуспевающую красавицу, Елену Викторовну Власову. Коротко-стриженая, седая, с рубцами от шрамов на лице, без передних зубов, да и еще и с палочкой в руке. Правая нога абсолютно не хотела слушаться.
Оставаться и жить там, где все вокруг знали ее иной, Елена не захотела.
- Ничего, ничего, доченька, - успокаивал ее отец, - поедем на молоко, мед, чистый воздух, ты и возродишься. Если захочешь, сюда вернешься. А нет, так будем вместе век коротать. Есть ли на белом свете души роднее, чем наши с тобой.
- И то верно, - вяло откликалась женщина.
Всю зиму и весну приходили из Кировской области увесистые конверты на имя Махова Льва Львовича.
Один только вид бумажных пакетов, обклеенных марками, приводил коменданта в бешенство.
- Когда угомонится эта ненормальная баба! – он, не вскрывая, с ожесточением рвал конверты.
- Не знаю и знать не хочу, - бормотал, сжигая обрывки, на которых мелкие буковки были похожи на кружевные завитушки.
Глава 4 Отличница
Глава 4 Отличница
Комментариев нет:
Отправить комментарий