Глава 1 Телемастер
Глава 2 Сын Арестанта
Глава 3 Лев Махов
Глава 4 Отличница
Часть Вторая
Глава 5 На Улице Таврической
Глава 6 Сердечный Приступ
Глава 7 На Крыльях Любви
Глава 8 Великие Переселенцы
Часть 3
Глава 9 Дедушка Юбер
Французы – народ сентиментальный. Чуткие сердца трепетно реагируют на любые жизненные коллизии, будь-то помолвка племянника или кончина двоюродной бабушки.
А уж как, они чтят семейные традиции!
В каждой семье бережно хранится альбом, в котором собраны портреты предков.
Обычно семейную книгу памяти предвосхищает генеалогическое дерево, вырисованное по всем классическим канонам. Из поколения в поколение взволнованно передаются рассказы о жизни, характерах, привычках и пристрастиях прапрадедушек и их женах.
Фамильные легенды семьи Дюваль, как впрочем, все родовые истории гордой и романтичной нации – это удивительная и завораживающая смесь людей и событий. Это маленький осколок зеркала, в котором трепещут земля и небо. Небо и земля Великой Франции.
Прапрадед Франсуазы, Юбер Дюваль родился в то время, когда в Версале серебрились и вкрадчиво журчали причудливые фонтаны, когда музыка шальных балов пьянила, как терпкое виноградное вино, а любвеобильный король Луи Четырнадцатый сладострастно вглядывался в разомлевшие от танцев и интриг женские лица.
Проказник король самозабвенно увлекался охотой, женщинами и париками. Этой королевской прихоти были отведены просторные залы. Ежедневно искусные парикмахеры ублажали волосяные уборы для королевского чела. Накручивались и завивались локоны на разнообразный манер – «шальная волна», «мелкий бисер», «классический каскад». Высчитывались по геометрическим формулам стрелки проборов. В особых скляночках готовился порошок для припудривания прически. Время года, возраст, важность события определяли цвет и запах пудры.
Для мессы, бала, охоты были предписаны особые парики, очень разнящиеся друг от друга.
Королевские прически сочинялись, как поэмы!
И надо же такому случиться, незаметная девчонка по имени Тереза, прислужившая одному из великих королевских цирюльников, вместо того, чтобы сметать щеткой выпавшие волосины или замачивать кисточки после окраса, взяла да и придумала новый сюжет для королевской головы.
Объемные, как крупные виноградины, локоны в два ряда живым каскадом струились от изящной стрелки пробора, наведенной точнехонько посредине чела.
Был нюанс и в окрасе. Завиток имел три оттенка - серебристый, сиреневый и стальной. Эта переливчатость создавала дополнительный зрительный объем. А золотистая душистая пудра таинственными бабочками взлетала наверх из-под локонов.
Примерив новый парик, Луи обрадовался, как дитя. Он стоял перед зеркалом, крутил головой, улыбался и посылал воздушные поцелуи своему отражению. До чего ж красив и пригож!
С того дня забыты были прочие волосяные украшения.
Говорили, что король щедро отблагодарил талантливого цирюльника. А тот, не будь дураком, поторопился сплавить с глаз долой дерзкую девчушку. Вдруг придумает еще что-нибудь!
А может, была и другая причина?
В одночасье судьба поменяла декорации жизни бледной парижаночки с фиалковыми глазами. Еще вчера изящные ножки спешили по чистеньким, благоухающим улицам аристократического квартала Дю Марэ, а сейчас она брела по самому гнусному району, где рядом соседствовали рынки и кладбища. В сточных канавах зловонили гниющее мясо и протухшие овощи. Дети здесь были похожи на больных стариков-карликов, грязные нечесаные женщины не имели возраста, и именно в этом месте проживала единственная родственница Терезы, двоюродная тетка по отцовской линии. Когда-то она сдала малышку в приют после гибели родителей во время пожара, потом прокутила все наследство племянницы. Кто же ведал, что смышленой девочке выпадет честь попасть в Версаль, в королевскую цирюльню.
- На какой ляд ты мне нужна? – недовольно прошамкала Адель, когда легким перышком залетела в грязную лачугу нежнолицая блондинка, - догадываюсь, что у тебя в кармане ни гроша, а мне самой жрать нечего.
- У меня есть сбережения, - Тереза простодушно протянула старухе кожаный, расшитый бисером мешочек.
Три ночи пьяная Адель куролесила по гостям, где, скорее всего, принимали ее только потому, что старая приносила с собой вино. Днем она храпела там, где валила ее с ног хмельная усталость, то у канавы с отходами, то на пороге своей лачуги. Как не силилась Тереза, не могли тонкие девичьи руки перетащить опухшее грузное тело на топчан с лохмотьями.
- Девка, - прохрипела как-то старуха, - сегодня к нам пожалует важный гость. Ужин сваргань посытнее.
Как истинное дитя Нормандии, Тереза считала самым шикарным угощением паштет из гусиной печени и потрошки, тушеные с капустой.
Что за вкуснейший запах витал над котелками, у которых колдовала девчонка!
Она успела многое, и отскоблить деревянный пол, и начистить незамысловатые столовые приборы и даже прикрепить свою кружевную накидку на крохотное мутное оконце лачуги. Чем не изящная занавеска!
- Адка! – взвопил неожиданно трескучий мужской голос у двери. – Ну, показывай девку, которую ты мне приготовила. Товар нужно оценить.
В дверном проеме обозначилась несуразная фигура. Огромная грушевидная голова с седыми патлами, казалось, насажена была сразу на пузо, выпирающее, как переполненный бурдюк. Короткие кривые ноги с трудом удерживали булькающее и хрипящее тело, источающее жуткий запах. Словно у визитера гнили не только обломки коричневых зубов, но и все внутренности.
- Заходи, заходи, Жеромчик! – Адель, кряхтя, поднялась с топчана. – Уж и заждались дорогого гостя.
- Ну, иди, поздоровайся! – старуха резко толкнула Терезу в сторону толстяка.
- Тетя, - девушка закусила нижнюю губку, - он мне не нравится, - слезы ужаса, отчаянья наполнили глаза фиалкового цвета.
Старуха выругалась.
- Нравится, не нравится – нашла, что твердить. Вижу я, ты в дворцовых залах давно порчена. Да, только напомаженные тараканы – мужики разве? Вот он настоящий красавчик! – она сладострастно причмокнула языком.
Кривоногий «красавчик», пошатываясь, подошел к Терезе.
- Какая ласточка к нам залетела? Я забираю у тебя, старая, эту крошку. Плачу сразу…
- Хитер ты больно, - хихикнула старуха. – Мы еще поторгуемся. У меня на очереди Волчья Губа, да Сэм одноглазый. Они толк в девках знают. И какой мне резон отдавать ее навсегда, такой товарец не часто встречается…
- А мы сейчас у милашки спросим, с кем ей больше хочется жить со старой каргой Аделью или бравым парнем Жеромом, который будет с нее пылинки сдувать, - выпуклые глаза говорящего затянулись томной поволокой, желтая слюна стекала с толстых губ.
Не говоря ни слова, Тереза оттолкнула старика и в чем была, босиком выбежала из убогой лачуги. Она мчалась, пока несли ноги. Кто-то хватал беглянку за руки, щипал за бедра, улюлюкал вслед, швырял гнилые помидоры и увядшие цветы. Наконец, жалкие вонючие строения стали все реже и реже, и дорога, обогнув кладбищенскую ограду, уткнулась в небольшую рощицу.
Тереза упала на землю и заплакала в голос.
- Заплакал и я, - в этом месте рассказа Юбер стыдливо опускал очи долу, как застенчивая девушка, - я не сказал самого главного, Терезу удалили из Версаля, узнав, что она в положении…
Так и унесла она в могилу тайну – кто же был моим отцом. Главный цирюльник? А, может, и сам Луи. Ведь известно, король не пропускал ни одной смазливой мордашки. А моя мамочка была прелестной, как весенний цветок.
- А что же дальше было? – детская ладошка гладит большую жилистую руку сентиментального повествователя.
А дальше...
Ранним утром крохотная босоногая женщина постучалась в двери таверны с впечатляющим названием «Морской волк».
- Сударь, я умираю от голода, - прошептала в сонное лицо хозяина. – Не гоните меня, ради бога. Я много умею – стирать, готовить, шить, делать парики и…- она заплакала, - любить. Отчаявшаяся Тереза, которую мутило от голода и усталости, готова была на все.
- Ну и ну!- воскликнул высокий костистый старик. – Уж не снится ли мне это? – он отступил в глубину комнаты, посреди которой стоял огромного размера овальный стол, окруженный деревянными табуретками.
- Мари, иди-ка, посмотри, какое чудо посетило нас, за несколько минут до того, как пропоет петух Жоржеты.
Пока Мари натягивала кружевной чепец, искала впотьмах шаль, спускалась по лестнице, всего-то в пять ступеней, но для ног, съедаемых подагрой, то был долгий путь. Последние силы оставили Терезу. Тихо охнув, она осела и не грохнулась на пол, а как-то тихо вытянулась. Заботливое женское тело оберегало новый росток жизни.
Костистый хозяин жилистыми руками поднял бесчувственную незнакомку и озабоченно пробормотал:
- Без подогретого вина здесь не обойтись…
После этой фразы следовала долгая пауза, и рассказчик поднимал фужер с вином цвета спелой малины, вдыхал аромат и, чуть-чуть пригубив хмельной напиток, с блаженством на лице добавлял:
- С тех времен и я считаю, что в мире нет ценнее лекарства от любой хвори и тоски, чем наше доброе французское вино.
Резвятся крохотные золотые звездочки в бокале. Откуда они, шаловливые блики в густой киновари? Может быть, это всего лишь отражение горячего язычка свечи или солнечные зайчики? Попробуй, спроси подобное у винодела! Вот уж будет повод для возмущенных возгласов, потому как, золотые блики в глубине напитка не отражение чего-то внешнего, это живые клетки зрелых виноградин, напоенных солнцем. Именно они и рождают одно из чудес Франции – знаменитые вина.
Через семь месяцев Тереза разрешилась крупным горластым мальчуганом.
- Юбер, - нежно протягивала звуки юная мама, и слышался ей в этом имени мерный рокот волн, набегающих на прибрежную гальку. Тереза обожала море. Фамилию новорожденному дали бездетные супруги – Мари и Густав Дюваль. Старики беззаветно привязались к озорной, трудолюбивой блондиночке, считая, что сам Господь Бог послал им ранним утром одного из своих ангелов.
С появлением Терезы таверна преобразилась. Все сияло вокруг проворных рук: медные котелки, глиняные кружки, деревянные полы. Посетители нахваливали кухню молодой стряпухи. И если раньше в «Морской Волк» мужчины забегали лишь на кружку пива или бокал вина, то теперь они приходили отобедать плотно, сытно, степенно.
А неуемной Терезе хотелось еще что-нибудь придумывать, сотворять. И
вспомнилось искусство парикмахерское!
Эка невидаль! В маленьком городке открылась мастерская по изготовлению париков. Ах, какие прически выдумывались здесь для невест и женихов, для бравых гвардейцев и для дам почтенных лет.
Однажды в таверну зашел сановитый господин, возвращающийся в Париж после охотничьей вылазки. Пока слуга занимался лошадьми, плешивый Ришар, вытянув ноги к огню камина, потягивал вино и лениво перебрасывался ничего не значащими фразами со старым хозяином «Морского волка».
- Ах, сударь, вас-то я и искала! – миниатюрная блондинка слетела с лестницы, как душистый ветерок.
- Вы ко мне? – удивился Ришар этому непосредственному горячему вниманию к своей персоне.
- Да! – блондинка лукаво сверкнула фиалковыми глазами. – Только прошу вас не вертеть головой, - она почти с разбега нахлобучила на лысеющую голову Ришара легкий пышный парик.
- Чудесно! – хлопнула в ладошки. – Вы представляете, - обратилась к Ришару, как к старому знакомому, - наш сосед Лоран решил жениться. Заказал парик для церемонии, а на примерку ему не дойти. – Мастерица прыснула в кулачок. – Ему в этом году семьдесят стукнуло.
- А вы, что же, мадмуазель, изготавливаете прически? – деревянным голосом спросил, внезапно вспотевший Ришар.
- Еще какие! – вмешался в разговор костистый седой хозяин и стал живописать произведения Терезы.
- А цена какова? – поинтересовался умеющий считать и копить деньги, сановитый посетитель.
Услышав до смешного мизерные цифры, гость, как открыл рот, так до конца встречи не смог собрать губы в привычную надменную складку.
Через два дня Ришар Бугер, торговец солью из Бордо, дернул шнурок
колокольчика, весело трещащего над входом в таверну.
- Ах, это вы, сударь, - миловидная блондинка замешивала тесто. – Сегодня вечером хочу угостить наших завсегдатаев диковинным пирогом. Может, и вам перепадет кусочек, - она звонко засмеялась. – А, ну-ка, капните мне сюда немного оливкового масла, вон из той бутылки. Да, да, молодец. А то у меня руки в муке…
Ришар, обычно степенный, важный, от робости и желания угодить этой шустрой хозяйке вспотел.
- Я вот почему к вам заехал, - начал он говорить, переминаясь с ноги на ногу. – Хочу парик у вас заказать. Я специально объехал несколько парижских цирюлен. И должен признать ваш несомненный талант. Там я видел не волосяные уборы, а неуклюжие шапки. А цены! Они все посходили с ума!
- Спасибо, сударь за доброе слово. Я обязательно придумаю для вас что-нибудь интересненькое. Только нужно уточнить, для какого случая будем искать силуэт. Для свадьбы? – Тереза не могла сдержать лукавой улыбки. Уж, очень забавно выглядел, красный, как рак, смущающийся посетитель.
- Да, - хрипло выдавил из себя вконец растерявшийся мужчина.
- Хорошо, сударь. Я очень люблю колдовать над праздничными прическами. Согласитесь, это намного интереснее, чем придумывать образ покойнику. Да, и такое бывает. Подождите меня у камина, я сейчас управлюсь скоренько на кухне и займусь вашей головой. Знаете, в нашем деле, главное – это точные размеры…
Через несколько минут, когда Тереза поднялась в свою комнату, чтобы взять ленту для обмера жениховской головы, за ней следом вбежал Юбер.
- Мама, мамочка, - мальчик обнял женские колени.- Не выходи замуж. Не бросай меня.
- Глупенький, что это ты надумал? У меня и мыслей таких нет в голове.
Но Юбер не успокоился и проплакал весь вечер. Давно уже затих цокот
копыт лошадей всех поздних посетителей, давно были потушены свечи, а Юбер, прижимаясь к сонной матери, всхлипывал:
- Не уезжай, мамочка!
Через две недели парик был готов. Чуть-чуть видоизменила Тереза тот королевский силуэт. Пробор посередине, а от него густым каскадом локоны, словно гроздья винограда. Она и в пудру присыпала серебра и сирени.
- Сударь, вас право не узнать, - Густав посмеивался в седые усы, наблюдая, как Ришар распетушился перед зеркалом. – Уверен, ваша невеста еще больше в вас очаруется.
- Мда, теперь и под венец пора! – Ришар, выпив бокал вина, свекольно разрумянился.
- А что Тереза, согласились бы вы стать моей законной супругой? – выпучив светлые глаза, Ришар схватил руку молодой женщины, раскладывающей на столе приборы.
- Вот, послушай, дорогая, - он усадил ошеломленную предложением Терезу рядом с собой. - У меня огромное поместье. Доходы мои растут день ото дня. Я удачлив и хитер. Я обещаю тебе, мы будем жить с тобой в роскоши, и нам будут завидовать все соседи.
- Но видит Бог, - вмешался хозяин таверны, - большие деньги приносят большие несчастья, тем более, что времена сейчас неспокойные.
- Ха! – вино развязало язык хвастливому мужчине. – Для умных и оборотистых людей нынешняя ситуация помогает набивать карман.
- Я не совсем поняла, - это уже подала голос Мари, - вы предлагаете нашей девочке деньги или любовь?
- Я серьезный человек, а значит, я отвечаю за свои слова. Я предлагаю этой милой барышне счастливое будущее, ей и ее сыну. Заметьте, как человек деликатный, я даже не спрашиваю, кто его отец.
Тереза молчала. Только глаза странно заблестели, словно в них замелькали шальные фейерверки над фонтанами Версаля.
- Конечно, - вздохнула старая хозяйка, - не век же красивой, молодой женщине угробляться в таверне, да готовить пир для пьяных моряков, - она замолчала, скорбно поджав сухие темные губы, словно вспомнила что-то свое, потаенное, о чем и по сей день жалела.
- Ну что, моя рукодельница, ты согласна? – Ришар осмелел и положил руку на женскую талию.
- Так вот, что я надумала, - Тереза обвела всех присутствующих прищуренным взглядом потемневших глаз. – Я поеду в гости к Ришару, но не как невеста, а как обычная знакомая. Посмотрю дом, сад, поговорю со слугами. И только после этого дам окончательный ответ. - Ну, а теперь я тебя спрошу, согласен, дорогой друг? – игриво спросила у Ришара.
Вот это да! Разве ожидал кто-нибудь, что в светлой пушистой головке могут быть такие разумные и дальновидные мысли? А голос! Спокойный, расчетливый.
Даже Ришар оторопел. Он ожидал, чего угодно – отказа, кокетливого согласия, но никак не предполагал такого жесткого варианта.
- И поеду я прямо сейчас. Только необходимые вещи соберу, - молодая женщина вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на растерявшегося жениха.
- Я вернусь через неделю, - она сухо поцеловала притихшего и еще ничего не понявшего Юбера.
Что порою правит женщинами? Ах, если бы знать, в каком обличье приходит беда в дом?
Той неласковой весной Юберу исполнилось шесть лет. Как только мать уехала, мальчик спросил у Густава, сколько часов осталось до дня ее возвращения. Старик не поленился и, перемножив цифры, накарябал календарь ожидания. Каждый вечер, перед тем, как затушить свечу, Юбер с замирающим сердцем вычеркивал прошедший день. Уже совсем скоро!
А, когда весь столбик был перечеркнут, Юбер вынес за ворота
крохотный стульчик и сидел, сгорбившись, как маленький старичок, от зари до зари, вглядываясь и прислушиваясь к дорожной суете. Тереза не появилась ни через неделю, ни через месяц, ни через три.
И кто это придумал, что детская память коротка?
Юбер до самой старости помнил, как тогда, в грустную пору ожидания матери, ночью он проснулся от звука хлопнувшей калитки. То лишь был порыв ветра, но в этот момент мальчик вдруг понял, что он никогда не услышит милый голос, не увидит ласковые глаза цвета весенней фиалки. Это горькое озарение пронзило маленькое существо жгучей болью. Мальчик потерял сознание.
Несколько дней Юбер не вставал с постели. Худое тельце то скрючивалось от леденящего озноба, то полыхало сухим жаром.
- Не понятно-с, - местный доктор надувал щеки, смешивая порошки и настои.
Седая Мари плакала и молилась дни и ночи напролет.
За окнами уже затрепетали золотые гирлянды осени. Словно солнце распадалось на горячие резные лоскутки, которые падали с неба, ненадолго цепляясь за острые ветви деревьев. В эту пору листопада Юбер начал понемногу приходить в себя. А однажды взлохмаченный, бледный в длинной светлой рубашонке, он пришлепал в общую столовую, где Густав подогревал колбасы для неприхотливых посетителей.
- А вот и я! – объявил мальчик.- Кажется мне, что я проголодался.
- Ах!- всплеснула руками Мари и, обняв тщедушное хрупкое тело, зарыдала в голос.
- Да, будет вам, тетя, будет! – засмущался Юбер, не догадываясь, чем вызвана такая горячая реакция.
Еще долго не будет он знать, что тоска по исчезнувшей матери, выбелила мальчишеские каштановые виски.
А каково взрослым видеть поседевшего мальца!
Ну, а что же все-таки случилось с Терезой?
Сначала Густав и Мари думали, что путешественники не избежали участи тех, кого в считанные дни скрутила холера, в то лето хищная внезапная болезнь была особенно жестокой.
Но позже до харчевни долетели осколки истории, в которой действовали карательные силы «соляных бунтов». Разъяренные крестьяне не щадили торговцев, взвинтивших цены на продовольствие и особенно на соль. Дом жадного Ришара подпалили глубокой ночью, перед этим, наглухо замуровав все выходы.
Кто же ведал, что на втором этаже, в уютной комнатке со стенами, обтянутыми шелком, на котором серебрились колокольчики, сладко спала блондинка, обнимающая пушистого белого котенка. Возле кровати стояли сундучки и баулы с подарками для сынишки и приветливых хозяев «Морского волка». Ранним утром следующего дня Тереза должна была отправиться домой. Своего жениха, она сумела каким-то чудесным образом убедить, что молодая капризная, подобная ей женщина, вовсе не пара такому степенному, нуждающемуся в покое человеку.
Никогда не искушайте судьбу, не расставайтесь с любимыми! Разлука может стать бесконечной.
Еще лет пять Юбер жил в таверне. Как мог, помогал хозяину. Но душа мальчика тосковала, металась, скучала.
И однажды Густав предложил:
- Давай-ка, парень, определим тебя в море.
- Спятил, старый, - взвыла Мари, - сам, считай, всю жизнь на волнах проболтался, и мальцу того же желаешь. Забыл, как мы обручились с тобой, нам тогда по восемнадцать минуло. Ты обещал вернуться года через три… А пришлось мне ждать тебя тридцать три, от этого и деток не нажили.
- Любовь не детьми измеряется, - расправил плечи обветренный мореход. – У каждого своя судьба, - он смягчил голос, потрепав жену по
плечу. – Ну, что ты расплакалась, несчастнее всех что-ли!
Мари неутешно рыдала и сейчас, и потом, когда собирали вещички Юбера, и усаживали в повозку, в которой хмурый черноволосый марселец за горсть монет согласился приглядывать за мальчишкой.
Куда же ты, парень? Подожди, разорви в клочья рекомендательное письмишко. Пусть обрывки с неровными, по-стариковски шатающимися буквами, подхватит и унесет ветер. Ну вот…Что это кружит в небе? Белые порхающие точки. Чайки…
Ступив на шаткую палубу, мальчишка почувствовал, как задрожали внутри все жилки. Ступни расползлись косолапо, и двигаться вперед можно было только на полусогнутых ногах, вразвалку. А первая легкая качка стала настоящим испытанием для нежных внутренностей. Казалось, кишки вывернутся наизнанку вместе с зелено-горькой слюной. Но дороги назад не было, ветер становился солонее, воздух гуще.
За тридцать лет на море Юбер пережил, перечувствовал, перенес с лихвой столько, что хватило бы на несколько сухопутных жизней. Там, на суше горизонты были иными.
Короли делили и перекраивали страны, как дешевые лоскуты. Алчность и глупость иных правителей сжигала судьбы народов в пожарищах войн. Голосили бабы, агукали младенцы, сходили с ума разорившиеся банкиры. Море не хотело об этом знать. Отливы, приливы, штиль, шторм.
- Торговый флот – живучая штука. Ему без разницы, какой режим на суше – монархия, республика! – Юбер обожал морские байки. – Всем нам было глубоко наплевать, что в трюме – кули с солью или бочки с вином. У моряка дума и забота одна – море.
Но однажды, когда бывалому мореману перевалило на четвертый десяток, судно, держащее курс в порт Марселя, вынуждено было из-за непогоды, пришвартоваться в маленькой незнакомой гавани.
Команда рассыпалась по живописному берегу, кто ноги размять, кто в
любовных играх поупражняться, кто промочить горло, а кто просто посмотреть на новые лица. Свои за несколько месяцев плаванья примелькались и надоели до чертиков.
Скромный рыбачий поселок Ницца был занят своими обычными вечерними хлопотами.
Отшумит еще несколько прибоев до тех времен, когда хлынет в эти края толпа богатых курортников за здоровьем и развлечениями. Где еще сыщется подобный уголок: море, горы, хвойный лес? Волшебная гармония! И конечно, она вспыхнет, курортная звезда Ниццы. Один за другим будут здесь возводиться отели, соперничая друг перед другом в роскоши, оригинальности, гостеприимстве. Но все это будет позже, а пока…
А пока коренастый моряк Юбер шел вразвалочку по узкой улице, насвистывая незатейливый мотивчик.
«Заходи! Выпей с дядюшкой Юбером». Смешная вывеска с разноцветными неровными буквами застенчиво выглядывала из-за глянцевых зеленых завитков южного кустарника.
- Судьба, да и только! – хохотнул моряк и толкнул деревянную дверь.
- Кто тут желает пропустить со мной стаканчик? – гаркнул с порога.
То ли от ветра, ворвавшегося за шумным гостем, то ли от крепких шагов сильных ног вздрогнули и звякнули плошки и стаканы, гурьбой теснившиеся на полках, тянущихся вдоль стен.
Черноволосая румяная молодуха поспешно вытерла руки о фартук.
- Заходи, заходи! – выкрикнула звонко хозяйка. – Что-то не видали мы тебя в наших краях. Ты кто таков будешь?
- Кто я? – Юбер почесал вихрастый затылок. – На море я волк. А на суше, - он улыбнулся так соблазнительно, как только умел, и, притушив голос, произнес, пристально глядя на полные, цвета спелой малины, губы черноволосой красавицы, - а на суше и морскому волку порой хочется найти одну единственную пристань.
- Кто это тут якорь бросить собрался? – недовольный старческий голос прохрипел откуда-то из темного дальнего угла комнаты.
Кашляющая и сипло-шипящая тень приблизилась к стойке, у которой так весело и любезно Юбер завязывал узелок знакомства с молодой женщиной.
- А это мой муж, любимый и дорогой, - хозяйка с нежностью посмотрела на старика.- Зовут его Юбер. Поэтому мы так и назвали наше заведение.
«Выпей с дядюшкой Юбером». Забавно, да?
- Еще забавнее, - пробормотал моряк, - что мы с муженьком твоим тезки. За это и выпьем!
- Да, Жаклин, разговорами человека не накормишь. Он, видимо, с дороги устал….
- Прошу, прошу к столу! - расторопная молодуха метала на стол тарелки, соусницы, вилки и ножи.
- Давайте, вместе посидим, - предложил гость. – Не привык я к одиноким трапезам. Тоскливо становится без разговора задушевного…
- О, поговорить-то мы любим, особенно муженек. Он сейчас вам про семилетнюю войну повествовать начнет, потом костить начнет пруссаков, втянувших французов в дележку австрийского наследства. Затем другие кампании вспомнит. Я рядом с ним уже профессором истории стала.
- Не нужно про войну, - шепотом попросил моряк женщину.- Расскажите про себя, - попросил задушевно.
- Про себя, - Жаклин наполнила стаканы, отпила несколько глотков, - а что же было в моей жизни интересного? – она задумалась.
…Темной январской ночью служительница церкви, желтолицая карлица, мадам Веран проснулась от странных звуков. Чтобы лучше слышать, она развязала широкие ленты стеганого ночного капора.
Трещали и гудели от ветра деревья в церковном саду, где спрятан был от глаз людских мрачный флигель с молчаливой обитательницей.
- Что же это может быть? – женщина напряженно вслушивалась в какофонию звуков, доносящихся извне.
В ураганный шум за окном вплетался инородный звук, похожий и на жалобный стон, и на отчаянно-громкий всхлип. Карлица, кряхтя и переваливаясь на коротких ножках, вышла на крыльцо. Порыв ветра мгновенно погасил малюсенькое пламя свечи, зажатой в желтой маленькой ручке.
- Есть кто-нибудь? – осторожно обронила испуганная женщина в темную ветреную ночь.
И тут, прямо под ногами карлицы что-то запищало.
- Боже милостивый! Да это ж младенец.
Уже через час охрипшая от плача, изможденная крошка была осмотрена лекарем, благо жил он через дом, выкупана, накормлена кашей на козьем молоке и наречена именем Жаклин.
Другого имени быть не могло. Карлица служила при старейшей церкви Ниццы, в храме Святого Жака.
«Бог послал мне испытание в лице подкинутой девочки. Я должна воспитывать ее в строгости, чистоте и святости», - бисерным почерком внесла запись в дневник старая дева.
Мадам Веран начала вести дневник еще в пансионе, будучи девицей Анной. Те давние страницы исписаны густо и энергично. Но, чем старше становилась Анна, тем лаконичнее фиксировались события дня. Словно время суток уменьшалось в обратной арифметической прогрессии к возрасту. Порою события недели укладывались на пол-листа.
И вот открыта новая страница, озаглавленная «Жаклин».
Антрацитово-блестящие глаза, пушистые кудряшки и смугловатая кожа подрастающей девчушки не давали покоя соседям.
- Ясное дело, девчонка арабских кровей.
- Ничего вы не понимаете, она же вылитая цыганка.
- Да, уж благородные родители детей не подбрасывают!
Жаклин было лет пять, когда испуганная и зареванная вбежала она в церковный сад, наконец, найдя укрытие от стаи злобной ребятни, бросающей в малышку камни с воплями: «Подкидыш! Жалкий подкидыш!»
Мадам Веран никогда не жалела, не ласкала, не обнимала девочку, считая, все сентиментальные излишества проявлением плотской любви, не угодной богу. Вот и сейчас, она стояла на дорожке розария, строгая и неподвижная, как мраморная статуя.
- Пойди умойся и отправляйся в чулан, - приказала недовольным голосом. – И хорошенько подумай, чем ты сегодня прогневала бога.
Чулан… Пять скрипучих темных ступеней вниз. Пахнет мышами, пылью. В темноте кто-то шепчется, возится, стонет.
Жаклин молится и сквозь всхлипывания просит бога научить ее не заглядываться на ушастого пушистого котенка, рыжим мячиком прыгающего на лужайке, не пытаться потрогать нежное крылышко бабочки, разомлевшей на душистой чашечке цветка, не заворачивать в розовый лоскуток деревяшку и баюкать, «спи, моя куколка, спи…»
- Хочу быть такой, как мадам Веран, - с этими словами малышка засыпала и просыпалась.
Как преданная собачонка, ходила Жаклин все свое детство за темной юбкой. Однажды девочка попыталась ласково обратиться к карлице.
- Мама, я тебя очень люблю…
- Нет, - сухая ладонь легла на детский затылок. – Запомни раз и навсегда. Я - мадам Веран. Твоя мать – падшая женщина. А любить можно только Господа Бога.
Ах, тот июльский день! Жгучее солнце разогнало всех по домам. Улица, по которой возвращаются с рынка мадам Веран и Жаклин, пустынна и тиха.
Как обычно, мадам идет на несколько шагов впереди, неспешно переваливаясь на коротких ножках. Отчего-то ей совершенно не жарко в
черном, наглухо застегнутом платье, в темных чулках и в фетровой шляпке.
Семилетняя Жаклин еле плетется, изнывая от зноя и жажды. Девочка, как и ее наставница, закутана в темные одежды. Да к тому же тяжеленные корзинки с провизией оттягивают занемевшие руки.
И откуда он взялся? Высоченный худущий старик со всклоченной седой бородой. Он выпрыгнул перед карлицей так внезапно, словно с неба свалился.
- Стой, неверная! – прокричал незнакомец, широко открывая беззубый темный рот.
- Сударь, в чем дело? Я не желаю с вами иметь никаких дел, - надменно вскинула квадратный подбородок карлица.
- Ха, она не желает иметь со мной никаких дел! – злобно усмехнулся старик. Белки его выпученных белесо-голубых глаз налились кровью.
- Так и я не желаю. Смерть католикам! - В жилистой худой руке сверкнуло лезвие.
Мадам молча осела на колени и резко упала набок, как мешок с чем-то тяжелым.
- А- а- а, - неожиданно для самой себя заголосила Жаклин.
На ее пронзительный визг выскочили какие-то люди, из дома, прячущегося в тени платанов.
- Папа, папа, как вы здесь оказались? – озабоченно прокричала женщина.
- О, черт, похоже, наш сумасшедший сломал замок, - прохрипел мужской бас.
Безумец затравленно оглянулся на кричащих людей, несущихся на него встревоженной стаей.
- И Патрику конец! – радостно возвестил он, глядя немигающими, залитыми кровью глазами на бледную, как полотно, Жаклин.
- Не страшно, - заверил он, обращаясь к девочке, и резким движением
вонзил себе в грудь садовый нож. На серой длинной рубахе появилось бурое пятно. Оно расползалось, меняя очертания. Жаклин, как завороженная, смотрела на это шевелящееся огромным пауком пятно. Ей стало казаться, что липкий ржавый паук тянет и ее в свой страшный плен. Очнулась Жаклин не скоро.
Открыла глаза и испугалась, что проспала утреннюю службу, и теперь мадам Веран отправит ее в чулан. Но тут в ее сознании проступили события ушедшего дня: рынок, жара, тяжелые корзинки, старик с ножом в жилистой руке. Где она? А вдруг в том доме, откуда выбежал сумасшедший?
Какая странная широкая лежанка. В подушке скрипят и шепчутся сухие травы. С низкого потолка свисают ветки и пучки засушенных соцветий. Убежище колдуньи? Девочка прислушалась. Где-то далеко лаяла собака. И еще откуда-то совсем рядом тянулись странные незнакомые звуки: невнятное бормотание и короткие всплески. Стараясь не шуметь, Жаклин встала с постели и пошла на звуки. Она осторожно спустилась по узкой лесенке, и замерла в проеме открытой двери.
На зеленой, залитой солнцем лужайке незнакомая женщина, сидя на низенькой скамейке, доила большую черную козу.
- Мадам, - тихо выдавила из себя Жаклин, - доброе утро.
- Доброе, - спокойно отозвалась женщина, не оборачиваясь и не прекращая своего занятия.
Когда из глиняного кувшина всплыла кружевная молочная пена, женщина одобрительно потрепала козу по шее, пробормотав что-то ласковое.
- Держи, - протянула девочке кружку, которую отцепила от своего пояса и налила в нее теплого молока.
- Спасибо, - губы девочки стали белыми от жирного напитка.
- А теперь ступай за мной!
Бархатистая трава приятно щекотала босые ступни, легкий ветерок
путался в темных завитках, выбившихся из кос Жаклин. Девочке нравилась и эта узенькая тропинка среди высоких акаций, и сладкий запах июльских соцветий, и женщина, высокая, плечистая в простом крестьянском платье. Неожиданно тропинка уткнулась в роскошный луг. Сочными изумрудами сверкала поляна. И на этой зелени белоснежно сугробились сытые, неторопливые козы.
- Ах, красота какая! – вырвалось у Жаклин.
- Нравится? – довольно откликнулся мужской голос.
- Ой, кто это? – вздрогнула Жаклин, увидев под невысоким, но раскидистым деревом чернявого человечка в просторной светлой рубахе.
Человечек попыхивал трубкой, при этом он что-то вырезал небольшим ножичком.
- А что вы тут делаете?- полюбопытствовала девочка, не отводя восхищенных глаз от проворных мужских рук.
- Не знаешь, да? – он усмехнулся, - тебе свистульку вырезаю, чтобы ты не потерялась. Поначалу тебе здесь путано будет, видишь, какие просторы. Если вдруг заблудишься, то и свистнешь. Вот мы тебя и найдем тотчас.
- Да? – обрадовалась Жаклин.- А разве девочки могут ходить без взрослых?
- Теперь тебе все можно, - ласково произнес человечек.
А девичье сердечко приятно дрогнуло от нежной заботливости, прозвучавшей в мужском голосе.
- Ну ладно, - человечек поднялся, обтер ладони об штанины, - свистульку доделаю потом, - произнес озабоченно.- А сейчас, мадмуазель, давайте познакомимся. - Он серьезно и важно протянул девочке темную, почти коричневую ладонь. - Я Седрик Гарранж, а это Фло, моя супруга, - мужчина улыбнулся в сторону женщины, которая привела сюда Жаклин.
Старуха стояла на солнцепеке и, приложив ко лбу руку козырьком, всматривалась куда-то вдаль.
- А ты теперь будешь нашей дочкой, согласна? – Седрик погладил пушистые косы.
- Очень даже согласна, - выдохнула девочка, которая всегда мечтала, чтобы у нее были родители, как у всех детей. – А я теперь не подкидыш? – спросила она тихо.
- Забудь такое плохое слово! – человечек сердито сдвинул короткие бровки к переносице.
Но Жаклин почувствовала, что вовсе он не рассердился, а, словно так играет с ней. Седрик громко свистнул. Огромная собака, рыжая в желтизну, с лаем бросилась под ноги хозяину.
- Малыш, мы уходим. Ты за главного остаешься. Охранять! Понял?
Пес коротко гавкнул, словно сообщил, что команду понял и готов выполнять.
- Работай! – Седрик почесал собаку за рыжим пушистым ухом.
Малыш помчался описывать круги по периметру лужайки, на которой возлежали ленивые козы. Он громко лаял, кося одним глазом, то на хозяина, то на своих подопечных.
- Изображает из себя большого начальника, - подмигнул Седрик девочке.
Обратная дорога показалась Жаклин совсем короткой. Она шла за молчаливой темнолицей женщиной, стараясь попасть в ее след. Сзади насвистывал веселый человечек, назвавший ее дочкой.
Душа девочки ликовала. Все неласковые годы ей так не хватало взрослой любви и заботы. Нежное облако благодарности к этим людям окутывало ее сейчас.
- А у вас есть чулан? – неожиданно спросила Жаклин у Седрика, когда они вернулись в дом.
- Конечно, есть, - гордо отозвался хозяин.- А где же еще сырье выращивать?
Про сырье Жаклин не поняла, но наличие чулана, в котором ее запирали
за маленькую оплошность, очень насторожило. Внутри возник озноб, и сразу стало холодно рукам и ногам.
- Что это с тобой, милая? – Седрик погладил кучерявую темную голову. Рука у него была шершавая и легкая.
Фло накрывала на стол. Она степенно выставляла на холщевую неотбеленную скатерть тарелки, миски, горшочки. Жаклин не сводила глаз с угощений. Рыба, запеченная с овощами, несколько сортов сыра, масло, сметана, розовое копченое мясо. У девчонки, приученной мадам Веран к полуголодной диете, влажно блестели глаза и текли слюнки. Попробовать хотелось все! Но можно ли?
Дети должны питаться сытно, - с важностью философа произнес Седрик, - кушай, дочка, не стесняйся. У нас с Фло давно уже не те аппетиты.
Он выпил вина, пожевал сыры и стал раскуривать трубку.
- Вот, что я хочу тебе поведать. Вчера я нашел тебя под деревом.
Жаклин хихикнула.
- Тебе весело, а мне было не до смеха. Сумасшедший, сорок лет просидевший взаперти, прокопал лаз и вырвался с ножом на улицу. Мадам он убил. А ты упала, от испуга, видимо, потеряв сознание. Меня поразило, что человек, назвавший себя доктором, даже не глянул в твою сторону. А еще там была такая тетка, точно гусыня на коротких ногах, она скорчила лицо:
- Кому она нужна, подкидыш, одно слово. Это святая душа мадам Веран ее терпела. Хорошие люди детей не бросают. Значит и от нее ждать нечего. Яблочко от яблони недалеко падает…
И в этот момент ты так жалобно застонала. Я наклонился к тебе, и увидел такое славное личико, ну как у моей Фло, - голос Седрика дрогнул.
Жаклин с удивлением посмотрела на молчавшую все время женщину. На ее неподвижное, строгое лицо, на глаза, темные, без единой искорки, словно застывшие окна в нежилом доме.
- Ты мою Фло раньше не видела, - вздохнул Седрик и наполнил вином свой стакан.
- Четыре сына было у нас. Трое погибли. Даже не похоронили наших мальчиков, развеялся их прах на полях битв. Вот и четвертый малыш у нас воюет. Будь они прокляты, ненасытные короли! Что им до наших слез.
- Как жалко ваших малышей, - слезы потекли по лицу Жаклин. Такая уж отзывчивая и сердобольная уродилась девчонка.
Фло перекрестилась. В темных глазах мелькнула далекая искорка.
- Он вернется, - прошептала женщина страстно.
Седрик вздохнул.
- Продолжаю повествование. Взял я тебя на руки и положил на свою телегу, рядом с кувшинами и кошелками. А ты-то, как зажала свои корзинки в ручонках, так и держишь. С большим трудом пальчики разжал.
- Ах, ты самозванец желтолицый, - вдруг заверещала женщина-гусыня, - куда девчонку-то собираешься уволочь?
- Уйди с дороги! – крикнул я горластой, - не люблю с людьми такого пакостного толка дело иметь. А сам за повозкой доктора, куда поместили карлицу, точнехонько к церкви и приехал.
В церковном саду переполох. Люди в черных одеждах суетятся, шепчутся, с опаской оглядываются вокруг. Заговор им какой-то мерещится.
Да… в жилах нашей нации кровь еще долго будет отравлена страхом перед религиозной резней.
Жаклин мало, что поняла в последних словах мудрого Седрика, зато звонко рассмеялась, представив, как Седрик, прижав к стенке злющего кюре, потребовал:
- Выдай документ на девочку, чтобы ни одна ханжа меня не попрекала.
Напуганный смертью мадам Веран, полуслепой кюре накарябал на листочке дрожащей рукой, что подкинутая девочка, семи лет от роду, передается на воспитание супругам Гарранж.
Ну, вот и все. Теперь твой документ в шкатулке, а ты у нас. Довольна?
- Еще как! – Жаклин проворно вскочила со стула и, подбежав к мужчине, звонко его расцеловала в обе щеки.
С той поры маленький домик в горах стал для девочки центром вселенной. Что значит оккупация Ниццы иноземцами, когда у козочки Маргошки родились три мохнатых козленка. Крестьянские бунты? До них ли, когда засушливое лето спалило все травы и овощи в огороде? Фло научила Жаклин и коз доить, и готовить закваску для выращивания сыров, и управляться на кухне.
Крестьянские хлопоты с лихвой наполнили минуты быстролетящих дней. И были дни эти вплетены в ажурную раму из солнечного света, ароматов весны и осени. Жаклин похорошела, расцвела. Стала веселой и озорной. Видимо, матушка природа и задумывала эту девочку именно такой. А уж какие спектакли закатывала маленькая крестьянка на рынке! Дивились и завидовали старые торговки.
- Сыры, сыры, самые свежие, самые вкусные в листьях винограда, - звенел над прилавком игривый голосок, созывая покупателей.
Хорошенькая продавщица в белоснежном платочке безошибочно угадывала толщину кошелька того или иного покупателя. Кому-то могла и чуть-чуть уступить, а кому-то и поднять цену вдвое.
Седрик был доволен своей помощницей. Рядом с ней день пролетал весело, и самые тяжелые работы уже не казались такими изнурительными, как прежде.
Каждый вечер, перед сном все молитвы в доме Гарранжей заканчивались жаркой просьбой к богу – пощадить и оставить в живых младшего сына. Фло ждала сына, а Жаклин жениха.
Она уже заочно любила этого славного мальчугана, который уже в десять лет ловко гарцевал, метко стрелял, не чурался никакой работы, а уж родителей, как почитал!
- Не для вас наш цветочек расцвел! – отбивался Седрик от женихов, которые роем вились вокруг черноглазой, женственно-округлой пятнадцатилетней девушки.
Давно было решено: лучше пары на свете не может быть, чем сын Седрика и обожаемая Жаклин.
И он приехал! Ночные сумерки еще цеплялись за травы, и свой последний сон досматривали беспокойные птахи, когда скрипнула щеколда на входной двери. Что-то упало в темноте. И домик мгновенно пробудился. Необычные звуки – возгласы, смех, густой мужской бас ворвались в чуткий сон Жаклин.
Она мгновенно вскочила с постели и хотела нестись вниз, навстречу этим долгожданным звукам. Но девическое кокетство и желание в первую же минуту сразить жениха красотой, остудили жаркий порыв. Жаклин надела розовую блузку с кружевным воротом, пышную пеструю юбку и заколола в волосы алую розочку, вытянув ее из букета, благоухающего на туалетном столике. И только тогда понеслись веселым ветерком энергичные ножки по ступеням.
Где он, долгожданный любимый?
Семья уже сидела за столом. Фло, Седрик и … еще один старик. Высокий и костистый в мать, с черными игривыми глазами, как у отца и с белыми, как облака в июльский полдень, волосами.
- А вот и наша Жаклин! – Седрик подмигнул девушке.- Что не выдержала сердечко, не хочет больше ждать ни минуточки. Что ж пришла пора – знакомься! Вот он наш младший, мужественный воин Юбер Гарранж.
Всем пятнадцатилетним кажется, что тридцать лет это безумно много, а после сорока стоит ли вообще жить, а уж дальше и совсем размыты возрастные границы – глубокая старость и все.
Вот и Жаклин никогда не задумывалась, сколько же лет Седрику и Фло, старые, они и есть старые, и уж, конечно, не могла предположить, что их
младшенькому Юберу нынешним июлем стукнуло пятьдесят.
Ветры военных переходов не пощадили преданного французской армии солдата. Давно уже кожа стала пергаментно шершавой и морщинистой, волосы седыми, и где-то на стоянке походного госпиталя сгнила его левая рука, ампутированная безжалостным хирургом.
Но плачут ли по волосам, потерявши голову? Главное, он жив. Жив!
Счастливыми звездами сияли глаза матери.
Возбужденный Седрик громко произнес:
- Вот сынок, какая невеста тебя ждала!
Но Юбер почувствовал замешательство и смятение в девической душе, и, откровенно любуясь нарядной девушкой, с грустью произнес:
- Что вы, папа, такое напридумывали? Для такой юной красавицы я слишком стар и уродлив, - он похлопал здоровой рукой по пустому рукаву, заправленному за ремень.
С приездом Юбера жизнь в маленьком домике, затерянном в горах, изменилась. Быстрее сгорали дни, зато вечера с затяжными застольными трапезами стали иными. После обильного ужина не торопились расходиться. Юбер готов был часами вспоминать военные баталии. Отец, склонившись над картой, обозначал стрелками передвижения войск, горячился, спорил с сыном, категорично утверждая, что все войны – это блажь и прихоть правителей.
Фло, как всегда молчала. В беспокойных руках мелькало рукоделие. Взглядом, полным тихой отрады, она ласкала своих любимых мужчин. Жаклин тоже не поднималась к себе, ей было спокойно и уютно возле счастливого семейства. Так отогревается у жаркого огня очень озябший человек.
Рыночные вояжи теперь Жаклин совершала с Юбером.
Для бывшего вояки многие перипетии мирной жизни были непонятны. Он стеснялся торговать, готов был отдать рыночным попрошайкам всю
свою наличность. Укорял Жаклин, когда она в торговом запале немыслимо завышала цены.
- Ох ты и наивный, мой седой солдатик! – возмущалась разрумянившаяся девушка. – Почему, спрашивается, я должна беспокоиться о чужом кошельке. Мы деньги за свой труд получаем, а вот они-то… Наслышана я, откуда у толстопузых монета! - Она любовно разглаживала цветные купюры. - А вот мы сегодня справим папе хорошие сапоги, маме – ткань на юбку. И заметь, никто нам ничего не уступит по дешевке.
- И то, правда, - соглашался Юбер, восхищаясь лукавой мудрости юной особы.
Как-то незаметно для себя самой, Жаклин привязалась к Юберу. Ей нравился его тихий голос, неспешность всех движений, чуть горьковатый запах, исходивший от обветренной кожи.
Проснувшийся женский инстинкт нашептывал о том, как упоительна власть любви. Когда по вечерам Юбер учил Жаклин читать и писать, она нарочно придвигалась к нему поближе, словно случайно щекоча жесткую мужскую щеку своими пушистыми локонами. Жаклин чувствовала, как трепетные искры струились по всему его телу. Смущенный, он отодвигался:
- На сегодня хватит уроков! – и выходил на крыльцо освежиться.
Девушка торжествовала: взрослый, сильный мужчина любит ее!
Через три года они поженились. Юбер не мог надышаться на молодую жену. В ней его восхищало все: как она ходит, как говорит, как спит.
Благодарное сердце Жаклин откликнулось на беззаветную страсть нежным чувством. Мало того, теперь Жаклин не замечала ни морщин, ни седин своего немолодого мужа, но она его еще и ревновала.
- О чем, скажи, эта толстая Мирьям так долго толковала с тобой на рынке? - с пристрастием допрашивала мужа.
- Мадам нравится шевр, вот я ей и разъяснял в каком маринаде можно вырастить синюю пирамиду.
- Ты, как был наивным, таким и остался. Я же вижу по ее бесстыжим глазам, что вовсе не шевр ей нравится… Поцелуй меня быстрее, а то я рассержусь окончательно.
К сожалению, безоблачное счастье не бывает долгим. Внезапно заболел Седрик. Покашливал, прикладывая руку к груди, а потом слег с температурой и уже не поднялся. А через месяц после похорон Седрика умерла Фло. Не выдержала верная душа разлуки.
На долгое время в маленьком домике поселились тоска и тишина.
Предприимчивая Жаклин предложила продать все хозяйство и перебраться в город. Она придумала веселую надпись на таверне «Заходи, выпей с дядюшкой Юбером».
Кого только не посылал бог на заманчивый огонек в окнах гостеприимного дома. Здесь угощались торговцы из Марселя, бродячие музыканты и слуги богатых иностранцев.
И только одного не посылал Всевышний Жаклин. Женщина мечтала о детях.
Спустя десять лет девчонки-двойняшки огласили криком маленькую таверну.
Вот тогда-то нарисовался в Ницце Юбер Дюваль.
- Ну, что, хозяйка, замолчала? – Юбер подлил в бокалы еще вина, - так складно про жизнь свою рассказывала…
- А хотите, гость наш дорогой, я вам наше богатство покажу.
- Не боитесь, что украду? – засмеялся Юбер, представляя шкатулку с побрякушками, за которой побежала хвастливая молодуха. А что она могла еще принести?
- Вот, - выдохнула женщина, - смотрите. - И поставила на широкую скамью плетеную колыбельку, в которой лежали в розовых чепчиках с кружевными оборками два крошечных существа.
- Наши доченьки, чудо, как хороши, правда! – женщина с восторгом
смотрела на спящие причмокивающие мордашки.
- Прелесть! На младшей я, пожалуй, женюсь, - неожиданно заявил гость.
- Что, папаша Юбер, даешь добро, - обратился моряк к инвалиду. – Парень я серьезный. Помотался немало по свету, уж чего только не навидался. Все на своей шкуре перенес. А сердце, как у младенца, чистое, нетронутое, для большой любви открыто. Честно признаюсь, капитал я кое-какой скопил. Вы не подумайте, что я, как скряга, складывал в мешок монету за монетой. Нет! Жил хорошо, но и не швырялся деньгами. В-общем, перед вами степенный и достойный человек.
- Моряк, ты слишком уж нос задрал и размечтался! – грозно сдвинул кустистые брови старик. – Считать-то умеешь? Вот и прикинь, сколько тебе будет лет, когда девчонки до возраста невест дорастут.
- Да, пожалуй, помоложе я буду, чем ты сейчас, - с вызовом ответил Юбер и подмигнул молодухе.
- Я в военных походах молодость свою промаршировал. Честь страны защищал. О семье некогда было подумать…
- А я моря и океаны бороздил, - отмахнулся моряк от нравоучителя и, склонившись над крохами, спросил:
- Как младшую зовут?
На двадцать минут позже появилась на свет Антуанетта.
- Антуанетта! – воскликнул Юбер, положив широкую ладонь себе на грудь, словно актер, изображающий невероятную страсть. - Сердце, ты слышишь, какое славное имя у той, кого ты будешь любить? А уж Юбер Дюваль сделает все для того, чтобы любовь была счастливой.
- Ну и ну! – молодая мамаша не то с удивлением, не то с укоризной покачала головой. – Крепко же ты, парень, выпил!
- Что ты сердишься? Мы ведь с тобой почти породнились. Честно скажу, папа и мама моей невесты мне пришлись по душе, - он попытался обнять хозяйку.
- Сумасшедший! – оттолкнула моряка женщина. – От греха подальше унесу колыбель. От подобного человека не знаешь, чего и ожидать, - забормотала она озабоченно, лицо ее в этот момент повзрослело и утратило игривую привлекательность.
А Юбер закатил пир на всю ночь, щедро угощая всех, кто заходил в кабачок.
- Друзья, наконец-то, я женюсь, - кричал так, что хлопали ставни соседних домов. – В вашем милом городке судьба послала мне счастливый подарок. Я встретил самую красивую, нежную, верную женщину.
Чудак, да и только!
Протяжный сигнал с судна возвестил о сборе команды.
Юбер мгновенно преобразился, словно не он, только что опрокидывал стакан за стаканом крепкого красного вина. - Ну, мамаша, до свидания! Появлюсь не скоро, - он звонко поцеловал молодуху в румяные губы.
- Ох, ты и шустрый, - задохнулась от возмущения хозяйка, - хорошо, что муж отдыхать пошел. Он таких шуток не признает.
- Тьфу, ты, глупая женщина! Ты все-таки не поверила, что я непременно женюсь на твоей дочери. А раз так, то ты для меня тоже мать. На, держи, - он протянул совсем ошалевшей от непонятной ситуации, женщине – горсть монет. Купи самую лучшую куклу моей невесте.
- До встречи! – крикнул он уже со двора.
Звякнула щеколда на воротцах. В ночной тишине еще долго были слышны смачно-крепкие шаги Юбера.
Ницца быстро забыла моряка с лицом цвета бронзы и пронзительными голубыми глазами.
Мало ли морских или сухопутных бродяг пировало на живописном берегу. Не упомнить все их байки и песни.
Глава 10 Сестры-француженки
Глава 11 Потерянный Рай
Глава 12 Встреча в Москве
Глава 13 Синеглазый Король
Глава 14 Семейный Альбом
Глава 15 Трудная Любовь
Часть 5
Глава 16 Ночной ЗвонокГлава 17 В Париж
Глава 18 Валентинов День
Часть 6
Глава 19 Голубка
Глава 20 Режиссер Воронков
Глава 21 Борислава
Часть 7
Эпилог
Комментариев нет:
Отправить комментарий