Глава 1 Телемастер
Глава 2 Сын Арестанта
Глава 3 Лев Махов
Глава 4 Отличница
Часть Вторая
Глава 5 На Улице Таврической
Глава 6 Сердечный Приступ
Глава 7 На Крыльях Любви
Глава 8 Великие Переселенцы
Часть Третья
Глава 9 Дедушка Юбер
Глава 10 Сестры-француженки
Глава 11 Потерянный Рай
Глава 12 Встреча в Москве
Глава 13 Синеглазый Король
Глава 14 Семейный Альбом
Глава 15 Трудная Любовь
Часть 5
Глава 16 Ночной ЗвонокГлава 17 В Париж
Глава 18 Валентинов День
Часть 6
Глава 19 Голубка
Глава 20 Режиссер Воронков
Глава 21 Борислава
Часть 7
Глава 23 Письма из шкатулки
Франсуаза открыла глаза, не сразу понимая, где она находится. В полумраке незнакомой комнаты выступали предметы старинной мебели. На массивном письменном столе мягко светилась под зеленым абажуром лампа, рядом на кресле лежала ажурная белая шаль.
- Я ведь в гостях у Лидии. Где же хозяйка? Сколько времени я проспала? - мысли цеплялись одна за другую. Всплыл в памяти утренний поезд, неприятная встреча на перроне, веселый гасконец из генеалогического бюро.
- Как ты себя чувствуешь, дорогая? – Лидия вошла в комнату с подносом. – Кофеек тебя взбодрит.
- Я так внезапно заснула, - Франсуаза застенчиво улыбнулась, - годы, годы, - она вздохнула, вспомнив свои грустные вчерашние мысли об одиночестве. – Лида, - сказала она тихо, - я должна успеть, все тебе рассказать.
Лидия прекрасно поняла, о чем думала гостья, но, не подав вида, непринужденно откликнулась.
- Времени у нас предостаточно, и я хочу предложить тебе сейчас отправиться в театр. Сегодня дают чудесный спектакль. Проветримся, отвлечемся.
- Нет, нет! – воскликнула категорично Франсуаза. - Я как раз не хочу отвлекаться. На чем я остановилась?
Ах, да, горела, трещала постройка в ночном саду. Себастьян, старый садовник, вытащил бездыханного Винсента через окно. Несколько месяцев парень провел в больнице. Вернувшись домой, юный художник заявил отцу, что не желает жить на пепелище.
- Меня зовет, манит, притягивает Париж! Все великие люди рождались в провинции, а умирали в Париже.
Отец пристально посмотрел на сына.
- Может, действительно, Патрисия была права, когда уверяла всех о необыкновенном таланте мальчика. Имеет ли он право задерживать сына возле себя? Что, может быть страшнее несвободы?
- Ты волен распоряжаться своей жизнью, - Андре коротко кивнул в знак согласия. – Но, - он хотел добавить, что неплохо бы навестить могилу матери. Да осекся. Никого нельзя принуждать к любви и верности. Память об ушедших – это та же любовь, только более глубокая и мощная, это настоящий океан чувств.
Два года от Винсента не было ни строчки. А в разгар южного щедрого лета блудный сын нарисовался на пороге отчего дома. Да, не один. Рядом с худым, рыжим Винсентом семенила темнокожая женщина.
- Знакомьтесь, моя гражданская жена. Я полюбил ее за то, что у нее одно имя с мамой – Патрисия. Пат – моя вдохновенная муза!
Шоколадная женщина-натурщица, беременная, «аж, до самого носа», как метко выразилась нянюшка, равнодушно приняла свою новую родню. Целый месяц она сидела у раскрытого окна, перебирая четки и что-то бормоча.
Винсент же через несколько дней заскучал в Ницце. Поцеловав свою маленькую жену в обе упругие щеки, он укатил в столицу.
- Пат, не беспокойся! Мой отец позаботится обо всем.
С той минуты, как его силуэт растаял на дороге, женщина замкнулась и не желала ни с кем разговаривать. И Андре, и нянюшка пытались чем-нибудь удивить, разморозить, словно окаменевшую негритянку. Она же на все их ухаживания хмурилась, отворачивалась и выкликала что-то короткое и сердитое.
В ночь на первое августа нянюшка разбудила хозяина.
- Пойдем скорее, по-моему, наша несмеяна рожает! Я слышала стоны в ее комнате.
- Наконец-то, - Андре решительно поднялся. – Разрешение на присутствие доктора не требуется. Быстро, халат, перчатки. Воды горячей побольше.
Пат, завидев людей, пришедших к ней на помощь, заскрипела зубами. Ее бы воля – остановила бы схватки. Но злобным упрямством природу не обманешь. Разрешилась она скоро.
- Девочка, - констатировал Андре, приняв младенца. – А скромница какая, не желает ночью голоса подавать, кряхтит только. Но легкие прочистить нужно, - он шлепнул малышку по красной попке, радостно отметив про себя, что новорожденная крепко хватает его за пальцы. Складочки на ножках у нее симметричны, значит здоровехонька. Кожа чуть темновата на личике. Но это похоже больше на детскую желтушку, чем на мамин африканский пигмент.
- Поздравляем, Патрисия! – нянюшка ласково проворковала, укрывая темнокожую женщину чистой сухой простынкой.
Пат не отреагировала и отвернулась к стене.
Рано утром нянька, выпучив глаза и надув губы, примчалась в комнату Андре.
- Она, она отказывается кормить девочку. А малышка захлебывается в плаче. Подумать только, какая непутевая мамаша! Она отталкивает дочь и твердит сквозь зубы: «Нет, нет!». В глазах старой женщины стояли слезы. – Что же делать?
Опытный доктор знавал случаи, когда женщины после родов отказываются кормить дитя. Волю этих мамаш-кукушек сломить трудно. Но всякий раз он пытался уговаривать нерадивых женщин. А тут вдруг резко заявил:
- Не хочет и не надо! Выкарабкаемся.
Так Франсуаза Дюваль начала свое пребывание на земле.
Через три дня шоколадная мамаша исчезла. Вместе с ней пропали
золотые часики и изумрудная брошь в виде изящной ящерки. Нянюшка громко и брезгливо бранилась, а Андре ее успокаивал.
- Ну, чего вы кипятитесь! Девчонке нужны были средства на дорогу. До родных пенатов путь неблизкий. Попросить у нас постеснялась. Счастье-то какое, что малышку не прихватила. Главное сокровище нам оставила!
- Еще бы, - не унималась Лулу, - как бы она в своем племени предъявила светлокожего ребенка. Ее бы могли и казнить за распутство.
Андре уже не слушал женского ворчания, он склонился над детской колыбелью. Он любовался новорожденной, еще сам не зная, как сильно полюбит и привяжется всем сердцем к этому маленькому, брошенному существу.
Франсуаза росла спокойной, тихой девочкой. Она с раннего младенчества умела занимать себя. Проснется и лежит, рассматривая трепещущие на ветру листья, очертания соцветий.
- Ах ты, маленькая молчунья! – улыбался дед.- Я в полной уверенности, что ты крепко спишь, а ты уже давно глазенки на свет белый таращишь!
Он научил ее плавать, когда девочка еще некрепко держалась на ножках. Когда Франсуазе исполнилось три года, он растолковал ей буквы, как латинского, так и русского алфавитов. Прижимая к себе нежное тельце, он вдыхал свежий детский аромат и шептал:
- Еще немного подрастешь, поедем в Петербург.
В тот год ему исполнилось восемьдесят лет. Был он поджар, костист, легко двигался. Рождение внучки, словно добавило сил и огня в его душу. Серые глаза вспыхнули лазурными костерками, даже морщины озабоченности разгладились на высоком выпуклом лбу.
Франсуаза обожала вспоминать время, проведенное с дедом. И, что удивительно, чем старше она становилась, тем явственнее в памяти проступали те далекие картинки. Будто ветер жизни сначала засыпал их песком, волны повседневных дел погрузили их на самое дно, и вдруг
наступила пора отлива. Обнажилось все в деталях, подробностях. Всплыли прежние запахи, краски, голоса.
…Пятница. Дед высокий, красивый. На нем свежо и ладно выглядит светлый полотняный костюм.
- Фрэнси! Посмотри, какое славное платьице я купил для тебя.
Шуршит бумажный пакет, и перед глазами девочки появляется воздушное кружевное облако цвета нежного персика.
- Это еще не все! – деду нравится восхищение в детских глазах. – Сегодня, ты, как настоящая барышня, наденешь шляпку. А, если вдруг ветер случится, мы завяжем ленты.
О! Какой восторг нарядиться, покрутиться перед зеркалом, не узнавая себя. Конечно, нужно спешить, чтобы все на улице увидели эту бесподобную, неописуемую красоту.
- Идем! – нарядная сияющая девочка вкладывает теплую ладошку в чуть шершавую, сухую руку деда, и они отправляются гулять.
Знакомые улыбаются.
- Далеко ли собрались?
- У нас дела! – важно вздергивает носик Франсуаза. Ей нравится, что с дедом почтительно здороваются цветочницы и почтальон, а смуглый парень из кафе, глядя прямо ей в глаза, произносит.
- Вы чудо, как хороши сегодня, мадмуазель.
- Может быть, когда вырасту и замуж за него выйду, - размышляет маленькая кокетка, жеманно улыбаясь на комплимент.
Дед нанимает экипаж, и они направляются в северную часть города. У ворот кладбища толстый служащий снимает шляпу, обнажая лысую бугристую голову.
- Доброе утро, месье Дюваль. Как поживаете?
Дед любезно отвечает толстяку и непременно угощает.
- Вот наш повар для вас приготовил. Здесь замечательный паштет, пирог
с яблоками, что-то еще очень вкусное.
- О! – толстяк облизывает пухлые губы. – Передавайте, вашему искуснейшему Патрику, что он самый лучший кулинар на свете, - он берет корзинку с провизией осторожно, словно в ней живое существо. – Жаль, не с кем трапезу разделить, - на выцветшие голубые глаза мужчины наворачиваются слезы.
Франсуаза жалеет толстяка, она уже знает, что месье похоронил на этом кладбище жену и двух детей, умерших от какой-то страшной болезни. И, чтобы не расставаться с близкими, продал свой дом, и перебрался сюда. Он следит за могилками, подметает дорожки, высаживает цветы. В неказистом, наспех сколоченном сарайчике служащий хранит инвентарь, здесь же спит на топчане, и обедает, держа тарелку на коленях.
Сколько раз Франсуаза с Андре ходили по тропинке, ведущей в самый дальний уголок кладбища? Здесь в тени раскидистого платана стоит удобная скамейка с ажурной спинкой. Можно долго сидеть и разговаривать с теми, кого нет среди живых. Именно здесь девочка впервые услышала про Юбера, Антуанетту, про Патрисию.
- Я тебя очень прошу, - тихо говорит дед, - когда ты будешь взрослая, приходи сюда по пятницам. На моей могиле, - он кашляет, - посади Анютины глазки. Очень мне нравятся эти милые цветы.
Франсуазе не по душе такой разговор. В детстве всем кажется, что наши близкие будут жить вечно.
Вечер девочка и старик, как обычно, проводят в ресторане. Дед заказывает большое блюдо, наполненное дарами моря. Потом они пьют чай с самыми роскошными пирожными, какие только есть в меню.
Франсуаза обожает вспоминать то безмятежное время. Никогда потом, она не будет чувствовать себя такой счастливой и защищенной от всех невзгод, как в те мгновения рядом с дедом.
Бывало, иногда врывался в их спокойную жизнь рыжий, лохматый
человек. И нянюшка Лулу, и дед много раз повторяли девочке, что это ее отец. Она не верила. Ей с этим человеком всегда было страшно и неуютно. Обычно покладистая и сговорчивая, на не соглашалась оставаться с ним наедине. Только под защитой нянюшки или деда.
Рыжий человек всегда громко кричал и скандалил.
- Дорогой папа! – Винсент ходил из угла в угол, - завтра я отбываю в круиз по Европе, и перед отъездом хотел бы завершить одно важное дело.
Андре сидел, откинувшись на спинку плетеного кресла.
- Я внимательно слушаю тебя, сын мой!
Винсент помолчал, с неудовольствием посмотрел в сторону нянюшки, которая вместе с Франсуазой разматывала разноцветные шерстяные нитки. Всю жизнь Лулу вязала полосатые теплые чулки, которые, как она считала, сохраняют азарт в ногах.
- Я вот и старая, и толстая, а хожу ловко. Еще моя бабушка говорила: «Шерстяная нитка все хвори вытягивает».
Ее теорию не отрицал и доктор Андре. Но, когда жива была Патрисия, она не разрешала ему носить чулки, связанные негритянкой. Зато теперь он не снимал их, ни днем, ни ночью.
Винсент отвернулся от мелькающих спиц.
- Так вот, отец, ты, по-моему, забыл, что перешагнул на девятый десяток.
- Спасибо, дорогой, - усмехнулся Андре, - ты напомнил мне о том, о чем я сам забыл.
- Но, - Винсент опять сделал паузу, - старый человек обязан помнить о тех, кто остается после него, - молодой художник вскинул вверх подбородок, поймав свое отражение в большом настенном зеркале.
В этот момент нянюшка насупилась и пробурчала что-то сердитое. Фрэнси посмотрела на деда. Ее сердечко вздрогнуло: отчего он такой сейчас грустный и бледный.
Девочка уже было вскочила, чтобы подбежать и успокоить любимого
человека, но нянюшка крепко схватила детскую руку и страшно выпучила глаза, что обозначало: ни в коем случае.
- Папа! Нужно подумать о завещании.
- Ты прекрасно знаешь, что я не менял старого завещания, по которому денежные средства, а также движимое и недвижимое имущество будут разделены между несколькими людьми, среди которых обозначен и ты. К сожалению, большую часть средств ты уже сейчас проматываешь с невероятной скоростью.
- Ты попрекаешь меня? Была бы жива мама, - вдруг истерично закричал Винсент, - она бы не позволила тебе говорить такие гадкие вещи. Я художник! Нищета и творчество несовместимы, - Винсент, закрыв руками лицо, выскочил из комнаты. Повисла тревожная, неприятная тишина.
- Через пять минут нарисуется, как миленький, - прогундосила себе под нос Лулу.
И точно. Винсент вбежал с бутылкой вина и, прихлебнув прямо из горлышка, взвопил.
- Мы не договорили! Я еще раз настаиваю показать мне завещание. Или ты хочешь, чтобы я приехал с личным нотариусом?
- Я вовсе не отказываюсь, - дед устало вздохнул. – Только ответь мне, голубчик, откуда у тебя эти солдафонские манеры: вливать в горло благородное вино из бутылки?
- Оставь при себе убогие мещанские замечания, папа! – лицо Винсента багряно полыхало.
- Месье, - в гостиную заглянул старый слуга, - вам чай сейчас принести или попозже? Боюсь, что травы перепреют, и аромат уже будет не так прелестен.
- Да, спасибо. Я охотно подкреплюсь, и Франсуазе пора перекусить. Но, голубчик, прежде, будь любезен, принеси шкатулку, что стоит в моей спальне.
Пока слуга отсутствовал, в комнате хранилось молчание. Бой старинных часов не оживил, а еще больше опечалил атмосферу.
Андре грустно смотрел на человека, сидящего в трех шагах от него, и спрашивал себя:
- Как могло случиться, что в моем сердце нет ни малейшего тока любви к Винсенту. Я знаю, что он мой сын. Кровь от крови, плоть от плоти. Но это знание абсолютно ничего не добавляет душе. Он мне чужой. Но, ведь, если бы не было бы его, не родилась бы моя единственная отрада, - Андре перевел взгляд на девочку.
Та мгновенно откликнулась на беззвучный сердечный порыв деда, вскинула кудрявую головку и улыбнулась во все свое щемяще-трогательное детское беззубье. Вчера у Фрэнси выпал верхний молочный зуб. Крохотный костяной кусочек бережно завернули в шелковую тряпицу и положили рядом с младенческими завитками в перламутровую коробочку.
- Кому чай, кому шкатулку? – слуга осторожно внес большой поднос.
Винсент вскочил с кресла, как ужаленный. Щелкнул замок старой шкатулки. Полетели на пол конверты, счета.
- Наконец-то, нашел, до чего старичье любит всякий хлам! – Винсент дрожащими руками вскрыл конверт. Прочитав завещание, он сделал несколько глотков из бутылки, потом подбежал вплотную к отцу.
- Вы старый маразматик, папа! Что за имена упомянуты в этом длинном списке? Кто они такие? Я их не знаю и не желаю знать! Почему они претендуют на то, что принадлежит мне? Вот, например, кто это такая – Лилиан – Луиза Шардон?
- Стыдно, месье, не знать. Эта милая, добрая женщина присутствует сейчас здесь. Оглянитесь-ка. Вы не узнаете, старой нянюшки, которая вырастила вас, и сейчас заботится о вашей дочери?
- Глупости все это! Она получает жалованье и живет вовсе не плохо. А это имя – Патрик-Жерар, - слюна брызгала изо рта возмущенного
художника.
- И этот человек тоже отдал «Белому ангелу» практически всю жизнь.
- Это не аргумент. Я против! – Винсент с ненавистью уставился на толстую негритянку, сосредоточенно вывязывающую очередной чулок.
- Слышите, вы все! Это не завещание, это насмешка. Единственный и законный наследник – это я.
- Прости, но ты забыл о дочери. Кто позаботится об ее воспитании, образовании?
- Неужели вы, папа, не понимаете, что ваше старческое сюсюканье – это не воспитание для будущей леди. Я сегодня же заберу дочь с собой. Она увидит мир!
- Ну, уж нет! – дед поднялся во весь свой гигантский рост. – Пока я жив, я ни на день не отпущу Франсуазу с тобой.
- Ха-ха! – осклабился Винсент. – А мы сейчас ее спросим, с кем ей интереснее с молодым веселым отцом или с отживающим свой век старичьем, - пьяный отец, качнувшись, направился в уютный уголок, где рукодельничали Лулу с девочкой.
Франсуаза испугалась. Что нужно этому человеку? Зачем он хочет увезти ее от деда? Остренький подбородок задрожал, глаза затянула соленая пелена. Но тут между скуксившимся ребенком и неуправляемым Винсентом выросла пышная женская фигура.
- Нам ужинать пора, - озабоченно забормотала негритянка.
- Няня! Не вмешивайтесь! – произнес Винсент таким тоном, как хозяин приказывает собаке: «Место!»
Но хитрая негритянка скалила зубы.
- Ой, ой, сейчас вы напоминаете рыжего мальчугана-непоседу, которого я шлепала по мягкому местечку.
- Черт возьми! – взвопил Винсент. – Я - никто в собственном доме. Меня не желают слушать. А раз так, то с завтрашнего дня, я введу порядки,
которые будут по нраву мне. Пока же я сделаю вот что, - он подошел к камину и, скомкав завещание, бросил его в огонь.
- Хозяином буду я! – он обвел высокомерным взглядом отца, дочь, няньку, старого слугу.
- Молодо-зелено! – усмехнулся Андре, - желает управлять хозяйством, а многих элементарных вещей не знает. Например, что второй экземпляр завещания хранится у нотариуса.
- Вот и все! – Франсуаза помолчала. – Через полгода я уехала в частный пансионат под Парижем. Сейчас я понимаю, что дед согласился на эту, невыносимую для него разлуку, ради меня. Он думал о моем будущем. Действительно, настоящая любовь не ведает эгоизма!
Мои первые зимние каникулы стали самыми печальными. Андре умер от сердечного приступа. Мне кажется, что с ним умерла часть моей души.
Лидия пожала руку подруги.
- Потом отец привез тебя в Париж в первый раз. Далее, твое шестнадцатилетие. Так? Я все звенья попыталась собрать в одну цепочку. Остается открытым вопрос: почему ты решила, что у тебя есть наследник в России.
Франсуаза, не произнеся ни слова, достала из саквояжа старинную шкатулку из слоновой кости. Вместительная шкатулка была вся заполнена бумагами. На одной стопке, перевязанной крученой серебристой нитью, значилась пометка: «письма деду».
- Это я обнаружила лет десять назад, когда разбирала библиотеку. По-всей видимости, дед хранил в тайне эти послания. Видимо, не желал любого постороннего вторжения в свой внутренний мир. Личное должно оставаться личным. Хотя не все так считают. Честно признаюсь, мне стоило большого труда заставить себя прочитать то, что адресовано не мне. Я думаю, что дед простит меня. Я ведь делаю это ради поиска истины.
- Конечно, и не сомневайся ни минуты, - Лидия осторожно развернула
ветхий, полупрозрачный лист бумаги.
« Дюша, драгоценный и далекий мой друг, здравствуй. У меня нет подходящих слов, чтобы передать тот радостный восторг, который испытала я, когда узнала, что ты жив и здоров.
Случай, великодушный и счастливый, свел меня с давней знакомой. С Нинель мы когда-то вместе учились в гимназии. Она рано вышла замуж и моталась с мужем-железнодорожником по всей России, а потом они, наконец, осели под Петербургом. Ее муж все еще служит начальником станции, она занимается детьми. Фамилия их – Уваровы. Вспомнил ли ты это семейство? Догадался ли ты, где живет Нинель? Да, это те края, куда ты сбежал от меня. Разве не так?
А я тебя нашла. Помнишь, ли наше свидание? Иногда я очень жалею, что не осталась рядом с тобой на всю жизнь. А в другой раз думаю, что не вольны мы в своих поступках, и все решается свыше.
Дюша, слышал бы ты, как Нинель расхваливала твой докторский талант. О! Даже я не подозревала, сколько людей ты спас от серьезных недугов.
Нинель мне поведала, что ты повез больную девушку в Ниццу и по каким-то чрезвычайным обстоятельствам там остался. Но еще больше она удивила меня, когда сообщила, что ее старшая дочь, вернувшаяся из Франции буквально на днях, виделась с тобой. Она сообщила, что ты по-прежнему красив, бодр, подтянут. Ты носишь другое имя и владеешь отелем, куда я отошлю это письмо.
- Не могла ли ошибиться твоя дочь? – осторожно поинтересовалась я. Слишком уж вся эта история кажется неправдоподобной, и ты никогда не производил впечатления человека, склонного к авантюрам. Нинель подняла на смех мою недоверчивость. Больше я ее не расспрашивала. У меня было главное – твой адрес.
Дюша! Я ведь приезжала к тебе еще раз. Но, когда в знакомом окне на мой стук появилось женское лицо, я сбежала, решив, что это твоя жена.
Какая глупость, эта никому не нужная гордость и женская самоуверенность. Смешны и нелепы мои прежние мысли: « Как он мог жениться, когда любит меня? Кто она, ставшая ему подругой жизни?» Я мучила себя неразрешимыми вопросами, а будь я попроще, отбросила бы высокомерную гордость, да поинтересовалась бы тогда у любого из жителей: «Как доктор поживает?» И мне ответили бы, что во флигеле давно уже обитает со своей семьей фельдшер Егоров.
А ты уехал. Я долго этого не знала. И тешила себя сладкой мыслью, что вот сегодня мы столкнемся с тобой на Невском проспекте или на улице Моховой. Но проходило сегодня, завтра. Год, десять, двадцать…
Дюша, с той июльской ночи я, словно бы и не расставалась с тобой. Веришь ли ты, что это возможно? Помнишь, ты сказал мне, что, если бы я тебя любила, то сама мысль о свадьбе с другим была бы для меня невозможна. Я уверяла тебя, что иду замуж за богатого, ради отца, сестер, чтобы поправить наше плачевное состояние. Это было неправдой. Я тогда не знала любви. А равнодушному сердцу выбирать легче: вот и выбрала богатого, да знатного.
Сквозь тоску моих дней, тоску и одиночество проклюнулся нежный росток любви. Твоей упрямой и горячей любви. Акушерка показала мне младенца.
- Полюбуйтесь-ка, вылитый отец!
- О да! – все, что я могла произнести пораженная в самое сердце. Я увидела твои синие глаза, упрямый подбородок, даже складку между бровей.
Вошел мой муж. Он был на седьмом небе от счастья, в предыдущих браках у него были только дочери.
- Мы назовем его Борислав. Борьба и слава. Убедительно! – он поцеловал меня в лоб.
И вот уже много лет я живу с этой тайной. Как я любила своего
мальчика, как я его нежила и баловала! Словно хотела отдать ему то, что не смогла подарить тебе.
Мой муж, урожденный Свинопасов, еще до нашего брака, условился с моим батюшкой, что он сам и будущие дети станут носить графскую фамилию Воронковых.
Так, что я, как родилась, так и умру Варварой Аркадьевной Воронковой. Через три года после Борислава у меня родились девочки-двойняшки. Они чудесные, но мое сердце не привязано к ним так, как к первенцу. Наверное, я неправильная мать. Но что есть, то есть.
Ты чувствуешь, Дюша, как много мне хочется рассказать тебе. Я соскучилась по родной, понимающей и всепрощающей душе. Рука не поспевает за мыслью. Но, когда я пишу тебе, я вновь чувствую себя молодой.
Если даст Бог, мы непременно увидимся. В Петербурге ли, в Ницце. Не имеет значения. Лишь бы очутиться рядом, заглянуть в твои спокойные глаза. Обнимаю тебя нежно, твоя Варвара».
«Дюша! Родной мой человек, здравствуй! Вчера получила от тебя Рождественскую открытку. Признаюсь, что радовалась, как девочка. Спасибо за теплые слова. Благодарю за то, что ты не забыл меня, и откликнулся на мое сумасбродное письмо. Попытаюсь спокойно ответить на твои вопросы.
Борислав окончил медицинский факультет, сказываются гены, да? Но практическая медицина его не привлекает. Занимается наукой, проводя дни и ночи в лаборатории, где на белых мышках, (бедные животные!) пробует те или иные лекарства.
Он спокойный, сильный и красивый человек. Я горжусь сыном. Только меня немного беспокоит, что за книгами, словарями он проводит слишком много времени, забывая, что у жизни должны быть и другие краски.
Представь себе, он не любит ходить в театры, не посещает музыкальные
вечера и не участвует в увеселительных прогулках. Девушки его вовсе не интересуют. Хотя, если вспомнить тебя, ты ведь тоже не волочился за каждой юбкой.
Дочери мои, тоже чрезвычайно серьезные девицы, они оканчивают педагогические курсы и бредят о том времени, когда будут учительницами. Живем мы в квартире моих родителей, на Моховой. Помнишь, чудесные клены в нашем дворе, фонтан и скамейку. Вот сейчас подойду и, спрятавшись за занавеской, посмотрю, не караулит ли какой застенчивый кавалер смешливую Варю?
Увы! Пусто, лишь ветер гоняет снежную крупку. Правду говорят, старые люди хорошо помнят свою молодость и мгновенно забывают, что случилось вчера.
Закрою глаза и вижу себя невестой. Ветреный повеса – мой первый мужчина. Как я любила и как страдала тогда! Сейчас, сквозь дымку времени и мудрости понимаю, вовсе не любовь правила моим сердцем. Любопытство. Да, да азартное женское любопытство, когда хочется понять, кто я такая есть. Зеркалом служит мужчина. В одних зеркалах мы утверждаемся в своей неповторимой красоте, в других находим себя неинтересными, недостойными внимания. Если бы мой первый муж не погиб таким молодым, я бы всю жизнь была несчастной женщиной. Его романы на стороне не только бесконечно унижали меня, они заставляли корчиться мою душу от сомнений и уколов ревности. Ревность- это боязнь сравнения. Как не печально, но от первого брака у меня остались очень тяжелые воспоминания.
По-женски я не разочаровалась в себе только потому, что знала, есть человек, который любит меня по-настоящему всем сердцем. Это был ты!
Второй муж скончался у меня на руках. В последние месяцы он был очень плох. Сильные боли в суставах доводили его до обмороков. Он не хотел и не мог терпеть страданий. Кричал на всех, раздражался и
капризничал. Я вот думаю, верно ли, что болезнь выворачивает человеческий характер наизнанку?
Но знаешь, что больше всего поразило меня: перед смертью он попросил позвать свою первую жену Иду. Когда-то она танцевала в театре, была очень эффектной, красивой и бедной. «Выйдя замуж, она хотя бы смогла прилично обедать и не штопать по сто раз балетное трико»!
Ида с грудной дочкой убежала от семейного очага к непутевому музыканту, потом долго жила с писателем. Свинопасов всю жизнь проклинал ее.
- Как она могла не оценить мое чувство? Чего не хватало этой неблагодарной женщине, которую я вывел в люди? Она растоптала мою душу! – так говорил он всякий раз, при этом морщился, как от зубной боли.
И вот Ида пришла. Маленькая, сухонькая старушка с букетом фиалок.
- Саша! – произнесла она тихо. – Ну, как ты? Я тебе булочек заварных принесла. А осень нынче, какая знатная…
- Подойди ко мне! – он сделал усилие, даже приподнялся. – Я так давно тебя не видел. Как я скучал. Ида! Я ведь тебя простил на следующий день. Почему ты не вернулась. Я всю жизнь ждал этого мгновения. Ида поцеловала его в губы. Из его глаз потекли слезы. В ту ночь он умер.
Знаешь, Дюша, признаюсь честно, внутренний мир моего мужа никогда особенно меня не волновал. Но Ида! Мне вдруг по-женски стало обидно за себя. Ведь я была уверена, что наша разница в возрасте, в тридцать лет, это залог его обязательной любви и поклонения. Вот я и еще раз убедилась, что настоящую сердечную привязанность нельзя ни измерить, ни понять, ни просчитать вперед.
Я думала, что я приношу себя, свою молодость в жертву, а получилось, что и он был несчастен и одинок. Мы оба играли роли.
Мне даже показалось, что когда Ида вошла, Александр просветлел лицом, глаза его оживленно заблестели, и уж, конечно, не заметил он ее
морщин, седой косы, трясущихся сухих рук. В зеркале его любви она была всегда краше и милее всех.
Ну, вот, Дюша, сколько я тебе рассказала. Теперь твоя очередь. Напиши о себе. Как бы я хотела взглянуть в твои глаза. Какая я в них нынче? Целую горячо, твоя Варя.»
- Вот и все, - Лидия осторожно положила бумажный лист. – Неужели всего два письма было? Похоже, что эта женщина и твой дед действительно были сердечно близки друг другу. А русские люди всегда дорожат общением с теми, кого любят. Французы все-таки более закрытые и замкнутые люди, несмотря на их общительный и легкий нрав.
- Может, были и еще письма, - вздохнула Франсуаза, - но ведь Винсент хотел продавать отель и он не думал о том, что в нем есть особые памятные вещи. Сколько он успел сдать в скупку! Боже мой! – старая женщина сжала руками виски, в которых запульсировала боль.
- Фрэнси, много уже прошло времени, ты не простила отца до сих пор?
- Мне трудно ответить на этот вопрос. Было время, когда я честно старалась гнать плохие мысли и вспоминать только хорошее. Но все перекрывала тень толстого безобразного человека, которому отец фактически меня продал, и кровь внутри закипала от ненависти. Впрочем, не хочется говорить об этом. Тем более, что отец умер в тот же год, подхватив какую-то заразную болезнь от жителей экзотического острова, куда он отправился за вдохновением.
Там в шкатулке еще одно письмо. С ним связана странная история. Однажды утром, возвращаясь с купания, я увидела юркого, бледнокожего, значит, точно не местного человека. Он, крадучись, зашел в наш сад. Я нисколько не испугалась, более того, даже любопытство не проснулось.
В отеле всегда останавливались молодые женщины. Блюсти их нравственность я не собиралась. Удивляться я начала позже, когда увидела, что незнакомец прямиком направился к окнам моей спальни. Оглянувшись по сторонам, он вытащил из кармана конверт и запустил его внутрь комнаты. Тут уж я не сдержалась.
- Что вам угодно, сударь?
От испуга он чуть не кувырнулся. Затравленным взглядом окинул меня с головы до ног и бросился прочь.
Вот таким странным образом было мне доставлено еще одно послание из России. Позже сосед объяснил мне, что русские коммунисты не разрешают своим соотечественникам никаких контактов с иностранцами. Только официальные мероприятия и групповые походы по различным учреждениям.
Признаться, я с опаской вскрыла конверт. Письмо, как ты сама видишь, написано на французском языке.
- Посмотрим, посмотрим, - в Лидии проснулся азарт исследовательницы.
«Здравствуйте, мадам! Прошу прощения за внезапное вторжение в вашу сегодняшнюю жизнь. Разрешите представиться. Я – Воронков Андрей Бориславович, актер и режиссер одного из ленинградский театров. Пожалуй, эта информация, вряд ли заставит учащеннее биться ваше сердце.
Тогда позвольте, немного удивить вас - я ваш родственник по линии деда, точнее, его внук. А значит, ваш брат. Представляю, какие чувства посетили вас сейчас!
Поверьте мне, я тоже был немало удивлен, когда обнаружил этот занятный факт своей биографии. Сдается мне, что на сегодняшний день во всей Вселенной, мы с вами две ветви родового дерева, два существа, связанные по крови. Насколько мне известно, иных родственников нет ни у меня, ни у вас.
Ну, а теперь позвольте, рассказать вам все по порядку. Хочу заверить вас, что в фактах, изложенных ниже, нет ни крупицы вымысла. Долгое время я работал с архивными документами, ездил по городам и селам, собирая
воспоминания людей, так или иначе причастных к судьбе наших предков. Я нашел уникальные письма, дневниковые записи прошлых лет. И, наконец, отдельные звенья сложились в цепочку.
Как вы знаете, ваш прадед, молодой доктор Андре Дюваль под знаменами гвардии Наполеона вошел в Москву. Квартировался он в доме графа Истомина. Граф был стар и болен, за ним ухаживала Дуняша, его незаконнорожденная дочь. Мать ее, красавица крепостная Софья умерла во время эпидемии чумы. Сначала Дуняша жила в поместье Истоминых под Петербургом.
Могу только предположить, что Евдокия была незаурядной девушкой и, конечно, обворожительной и милой. Совсем не мудрено, что французский доктор, которому минуло двадцать лет, потерял голову от любви. Любая война обостряет чувства. В страшные времена люди, как драгоценность, оберегают короткие мгновения счастья. Они спешат любить.
Но влюбленным пришлось расстаться. Француз обещал вернуться за своей названной женой. А пока, он надел на нежную шейку фамильный медальон. Старый ювелир Истоминых сделал оттиск, а потом приличную копию. Под лупой хорошо читаются имена – Антуанетта, Юбер, Ницца и «Белый ангел». Догадываюсь, что это родители Андре.
И, если бы не та жуткая переправа через холодную Березину?! Все бы сложилось иначе. Молодой доктор погиб вместе с ранеными гвардейцами.
Евдокия так и не узнала об этом до самой своей смерти. Два нежных чистых сердца встретились на небесах.
Юная женщина умерла, дав жизнь новому существу, которого церковный староста записал под именем Андрей Шеромыжник. Конечно же, скорее всего Дуняша запомнила это ласковое обращение «шер ами». На французском языке это привычное словосочетание радует слух, а в русской транскрипции звучит, мягко говоря, странновато.
Смышленый разумный мальчик подрастал под опекой графини Истоминой. Барыня души не чаяла в воспитаннике.
Погибла старушка нелепо, полусумасшедший слуга бросился на нее с ножом. Подобное нередко случалось в русских деревнях. Немец-врач взял сироту в Петербург. Совсем неудивительно, что Андрей Шеромыжник выбрал профессию своего опекуна. Есть документы, которые подтверждают, что выпускник медицинского факультета А. А. Шеромыжник работал в детском приюте, в больнице святой Евгении. А потом его следы затерялись.
И только благодаря дневникам Варвары Воронковой и ее сестры, я обнаружил адрес, куда сбежал пылкий и застенчивый доктор. До самого своего отъезда во Францию он врачевал в Гатчинском районе. Сюда, в маленький флигель, похожий на миниатюрный каменный замок в старом саду, и приезжала его любимая женщина – Варвара.
Когда родился Борислав. Андрей Андреевич уже уехал, а Варвара была замужем за стариком. Борислав Воронков, ученый, профессор Санкт-Петербургского Университета – мой отец.
Всех Воронковых коммунисты расстреляли в кровавую годину. Судьба, в лице моей нянюшки, уберегла меня. Деревенская девчонка, прислуга моей бабушки, стала самым близким и дорогим для меня человеком. Мы и сейчас с ней неразлучны. Имя ее – Зоя Феофановна Голубева. Голубка и мой Ангел спаситель. Сколько вместе пережито!
Даст бог, если мы с вами увидимся, думаю, что нам будет, о чем рассказать друг другу.
Зоя очень верная и крепкая духом женщина. Историю моей семьи она хранила даже от меня в тайне. Времена-то были какие! Одно неосторожное слово и, «Здравствуй, Беломорканал!». Думаю и вы уже наслышаны о северных лагерях.
И только спустя много лет после своего рождения, я попытался распутать клубок родословной.
Теперь я знаю, что отель, подаренный бесстрашным французом любимой женщине – это не миф, не красивая легенда. «Белый ангел» бережно хранит и поныне свет той далекой любви, которая продолжается во внуках, правнуках.
Факты о семье Дювалей, по моей просьбе, собрал мой друг, французский журналист. Я счастлив, что по отцовской линии принадлежу к этому замечательному роду.
Простите меня, если вам показалось что-то неделикатным в моих расследованиях.
У русских есть поговорка: «Иван, не помнящий родства». Поймите меня правильно, но я не хочу быть таким Иваном. Я желаю знать, любить, принимать и понимать родных мне по крови людей.
Очень надеюсь, что вы мне ответите. Мне бы очень хотелось побольше узнать о жизни деда, об его характере, привычках. Ну и, конечно, с удовольствием прочитал бы и про вас. Какая вы? Что любите, о чем мечтаете? Нежно обнимаю. Ваш брат Андрей».
- Конечно же, ты ответила? – Лидия была взволнована, словно только что закончила читать увлекательный роман со счастливым концом.
Франсуаза отрицательно покачала головой.
- Я испугалась, сама не знаю чего. А, может, просто время не пришло.
- Так, так, - Лидия еще раз просмотрела все письма, полистала альбом.
- Мне не совсем понятно, почему ты обратилась в генеалогическую контору и, если я правильно запомнила, сделала запрос на Шеромыжника Борислава.
- Да, - Франсуаза помолчала, будто собиралась с мыслями. – Лет десять после письма от моего брата был звонок. Очень приятный, такой сочный мужской голос сообщил мне примерно следующее. Двенадцатого апреля нынешнего года в Ленинграде родился мальчик, который приходится мне родственником. Мальчику дали фамилию прадеда – Шеромыжник, имя деда
– Борислав. Запомните адрес – Луговая, дом 1, Тихвинский район, Ленинградская область. Голос попросил меня записать адрес. И потом еще раз, так мягко и нежно сказал мне, чтобы я не забывала, когда мне будет совсем грустно, что я не одинока на земле. У меня есть наследник Борислав Андреевич Шеромыжник.
Вот и все. А потом я закрыла свою шкатулочку. Знаешь ведь, как повседневная жизнь отодвигает дальние и нереальные планы. Ты удивишься, но это так, с того звонка прошло около тридцати лет. Так, что, тот мальчик должен вырасти в интересного мужчину. А в бюро для поиска наследника я обратилась два года назад.
И вот результат. Эта парочка на перроне, странное послание от человека, который объясняется мне в любви. Лидия, я боюсь опять, как тогда. Сейчас о России информация еще ужаснее. Что делать?
- Кажется, я что-то придумала, - Лидия хитро прищурилась. – Собирайся, пойдем прогуляемся по делу. Не зря Лидка Симбирцева сотни книг прочитала, уму разуму научилась, - она звонко рассмеялась.
- Жан! – крикнула Лидия, заглядывая в маленькое решетчатое окошко.
Невысокий темнокожий парень приоткрыл дверь. Запахло свежими булочками, ванилью и корицей.
- Мадам, - молодой пекарь в длинном фартуке и колпачке сверкнул зубами, улыбаясь. – Круассаны еще не готовы. Вы не могли бы подождать в зале. Боюсь, хозяину не понравится, что я встречаю клиентов у черного входа.
- Да я вовсе не про круассаны хотела спросить, - как сестра твоя поживает? Что пишет?
- А мы никогда не пишем друг другу. Я посмотрю в полночь на небо, и звезды рассказывают мне, что у Фро все в порядке. Вот мое сердце и спокойно.
- Хорошо-то вам как, у вас телепатия по-родственному существует.
- Не понял, мадам…
- Не обращай внимания, это я шучу, по старой русской привычке - иронизировать над тем, что недоступно пониманию. Скажи мне, будь добр, когда твоя милая сестра собирается лететь в Россию?
- Через неделю. Вы хотите, что-нибудь передать с ней? Она никогда не отказывает и даже будет очень рада помочь вам. В нашем квартале многие русские обращались к ней. Она выполнила все поручения.
- Замечательно, только не забудь ей сказать, что я очень хочу ее видеть!
- Слушаюсь, мэм. Разрешите, я пойду, - негр широко раздул ноздри расплющенного носа, шумно вдыхая воздух. – Через мгновение подгорят мои красавчики.
- Вроде не пахнет горелым, - пожала плечами женщина.
- Запахнет, поздно будет! – донеслось до нее уже из-за двери.
- Ну вот, голубушка! – заявила Лидия своей подруге, - у нас с тобой творческий отпуск. Несколько дней мы с тобой поболтаемся по Парижу. Я тебе расскажу, как этот город связан с Россией.
Заметив недоумение в глазах старой француженки, Лидия убежденно воскликнула:
- Да, да! Ты должна привыкнуть к мысли, что к тебе приедет русский наследник.
Совсем другой Париж узнала Франсуаза, благодаря Лидии. Кофе они пили в кафе в конце улицы Риволи, куда когда-то частенько захаживал Александр Блок. Там, сидя за столиком, строчил поэт письма матушке, любуясь через окно великолепной площадью с журчащими фонтанами.
Женщины гуляли по открытому пассажу, напоминающему своей необузданной дикой зеленью деревенскую улочку. Здесь недалеко от Монпарнаса много лет назад синеглазая, заботливая русская художница Мария Васильева держала столовую для друзей. Угощались борщом и селедочкой у щедрой хозяйки Матисс, Пикассо, Модильяни, даже утверждал
кто-то, что сюда захаживал гений красного террора Владимир Ульянов.
Русский кафедральный собор Святого Александра Невского поразил Франсуазу торжественной величавостью. Здесь у ликов святых возносили молитвы русские императоры – Александр Второй и Николай Первый. А экстравагантный Пикассо обвенчался с русской балериной Ольгой Хохловой. Под сводами собора отпевали непревзойденного русского певца Федора Шаляпина, проникновеннейшего из прозаиков – Ивана Бунина, строптивого художника Василия Кандинского.
- Как тесно связаны Россия и Франция, - не переставала удивляться Франсуаза.
- О! Это лишь отдельные факты. Когда-нибудь я напишу на эту тему многотомный роман. Кстати о романистах. Знаешь ли ты, как были помешаны француженки на голубоглазом красавце с фигурой атлета, писателе Дюма-сыне. Одно имя чего значило! А он безумно влюбился в русскую аристократку Лидию Нессельроде. Зеленоглазую красавицу спешно увез из Парижа взбешенный муж. Александр мчался за супругами через всю Европу. На русской границе он простился с коварной особой. «Дама с жемчугами», - это повествование о той яростной короткой любви. « Полюбив русскую женщину, на француженку не взглянешь!» - он женился на русской княгине Надежде Нарышкиной.
Знаешь, что писал Дюма о русских женщинах. Вот, послушай.
«Они нежные и жестокие, суеверные и недоверчивые. Они охотятся на медведя, питаются одними конфетами, смеются в лицо мужчине, не умеющему их подчинить. Их двойственная природа азиаток и европеянок рождает особую интуицию и космополитическое любопытство».
- Чувствуешь, какой завораживающий омут душа русских женщин? – Лидия лукаво смотрела на Франсуазу.
- Да, да, - потерянно кивала головой седая француженка, - теперь я понимаю, почему мой предок влюбился в Дуняшу. Он просто не мог не
влюбиться.
- Ох, милая, мы еще покуролесим с тобой и с твоим наследником, - Лидия кружила подругу под мелодичные вальсы Чайковского. – Только бы нам не навязали чужую игру. Но мы ведь с тобой, не совсем по пояс деревянные?
И обе женщины смеялись, как сумасшедшие.
Через три дня ранним утром в безмятежный сон подруг ворвалась трель дверного звонка. Трудяга Жан и не предполагал, что мадам может вставать позднее солнца.
- Простите, - парень растерялся, увидев заспанную Лидию в шелковой пижаме, - но я обещал. Моя сестра… Она приехала.
- Ах, да, да, - Лидия встрепенулась.
Из-за спины Жана выглядывала шоколадная, надутая, как резиновая куколка, кучерявая девушка. Она застенчиво улыбнулась, показав крупные перламутровые зубы.
- Доброе утро. Я – Франсуаза Ленге, завтра улетаю в Петербург. Брат сказал, у вас ко мне поручение.
- Милочка, да ты хорошо говоришь по-русски, - удивилась Лидия.
- Мадам, я пять лет училась в университете на берегах Невы, - гордо откликнулась девушка.
- Ну, я не нужен, - Жан нервно взглянул на часы.- Фро, ты знаешь, где меня найти, - он ласково потерся носом о щечку сестры и пробормотал что-то, понятное только им двоим.
Лидия пригласила гостью в гостиную, усадила в кресло, придвинув столик с журналами.
- Ради бога, извините, я постараюсь быстренько привести себя в порядок, разбужу подругу, и мы все вместе позавтракаем.
- Не волнуйтесь. И торопиться не нужно, я никуда не спешу.
Негритяночка понравилась Лидии. «Проста в манерах, деликатна и,
чувствуется, умна». Стоя под струей холодного душа, Лидия размышляла, как организовать действия Фро в городе на Неве. Она была уверена, что темнокожая девушка справится с любым заданием.
Зато Франсуаза Дюваль, когда зашла в гостиную, замерла на пороге с выражением ужаса на лице. «О боги, вы посылаете мне новое испытание. Мало того, что девица темнокожая, так еще, словно в насмешку, мы с ней носим одно имя»!
Лидия поняла, отчего так побледнела подруга. Матерью Франсуазы Дюваль была черная натурщица. Однажды Франсуаза призналась Лидии.
- Я ведь и замуж не вышла оттого, что боялась, а вдруг родится темнокожий ребенок. Оправдывайся потом перед мужем всю жизнь.
- Вам плохо? – маленькая негритянка заботливо пододвинула для мадам Дюваль кресло.
- Спасибо, сейчас пройдет. Немного голова закружилась.
- Так, - Лидия в легком полотняном брючном костюме, свежая, румяная с блестящими влажными волосами вкатила столик на колесиках.
- Сначала будем ублажать наши желудки салатом красоты. Для тех, кто не знает, объясняю. С вечера замачиваются овсяные хлопья, утром добавляется изюм, курага и зеленый коктейль из петрушки и укропа. Запьем салат свежевыжатым морковным соком. И уж позже побалуемся кофейком. Годится?
- На мой взгляд, слишком обильно, я бы и чашечкой кофе обошлась, - мадам Дюваль давно уже по утрам не имела аппетита.
- А я попробую, все так завлекательно, - Фро зажмурилась, поднося ко рту ложку с сырой овсянкой.
- Главный секрет красоты – все тщательно жевать! – Лидия мудрое заключение подтвердила энергичными движениями челюстей.
Наконец, трапезу завершили. Расторопная хозяйка убрала столик с посудой и принесла вазу с огромным букетом роз. На нежных лепестках
дрожали капельки росы.
- Для настроения. Фрэнси, дорогая, взгляни, какие роскошные розы. Словно из твоего сада!
- Не правда! – не согласилась француженка. – Мои розы, хороши, как все свежие деревенские девушки. А твои горожанки всю ночь тонули в душной ванне, и теперь им осталось только, еще часок погрустить. Вот увидишь, скоро все лепестки, похожие не крупные слезы, будут на ковре.
- Откуда такой пессимизм? – удивилась Лидия, привыкшая к совсем другому облику всегда стойкой и не склонной к меланхолии подруге.
- Годы, годы, - вздохнула мадам Дюваль. Отчего-то ей очень не хотелось встречаться взглядом со своей темнокожей тезкой.
- Девочка, - обратилась Лидия к гостье, - а теперь пришла пора поговорить о деле. Может быть, для начала ты нам о себе расскажешь?
- А, что я про себя могу сказать? Родилась в сказочной стране, называется Берег Слоновой кости, - весело защебетал Фро. В нашей семье пять детей. «Очень мало, - как говорит моя бабушка, родившая десять девочек и трех мальчиков. – Уж ты, Фро, не соверши подобной ошибки, как твоя мать. Не забывай, что семья мощна, когда она большая, как хорошее племя». Так, о чем я? Да, отец – архитектор, он, кстати, в Советском Союзе учился. Мама работает в школе, учит детей французскому языку. Мне так повезло с родителями! Умные, красивые, понимающие. Я не помню случая, чтобы мама или отец навязывали бы нам, детям, свой вкус или мнение. Я поехала в Санкт-Петербург потому, что мне нравилось, как отец рассказывает русские сказки. Я могла слушать их бесконечно. В три года я знала русское слово – колобок. Такое оно круглое, смешное, вкусное. Я так часто его повторяла, что меня дразнили «колобком». У меня и тема дипломной работы о мелодике народных сказок. Вот вернусь домой после университета и буду для наших малышей переводить «Маша и медведь», «Теремок», детские рассказы Льва Толстого.
- Вот это да, какая же ты увлеченная, да целеустремленная! – восхитилась Лидия. – Я и не думала, что у Жана, который печет булочки, такая умная сестра.
Фро засмеялась.
- Вы думаете, наш Жан простак? Он в пекарне служит, чтобы по его выражению, «пройти школу жизни». У него свой банковский счет и достаточно солидный, - девушка весело хохотнула, словно речь шла не о деньгах, а о солнце, которого в Африке хватает всем. – А самое главное, Жан посещает занятия в одной из престижных школ архитекторов. У него такие проекты сделаны – залюбуешься! «Ленге – фамилия особая»! – это уже папины слова, - Фро подняла глаза к потолку и начала что-то бормотать.
«Наверное, благодарит бога за родителей, за таланты, за солнце и деньги», - Лидия растрогалась. Нравилась ей эта непридуманная, непреложная и естественная любовь к своей семье и к своему отечеству. Она даже почувствовала досаду на самою себя. Она-то не умела так любить свою мать, да, и с родиной тоже как-то зыбко. Спокойно поменяла страну обитания и особо не сожалеет. «Сердечная недостаточность», - может, это не только медицинский термин?
О чем-то своем загрустила и мадам Дюваль.
- Вот вроде я и поведала вам о себе, - негритянка улыбнулась во все свои ослепительные зубы.
- Да, да, - спохватилась Лидия. – Ты сказки любишь, у нас тоже история почти сказочная. Итак, в некотором царстве-государстве, а конкретно в маленьком приморском городе на юге Франции жил-был принц. Как и положено принцу, был он красив, умен и честен. Жил бы он и не тужил, да тут объявил король войну. Наш герой, молодой, горячий, конечно, встал под знамена своего короля. Властный, ненасытный король пожелал весь мир захватить. Тесно ему было в своем королевстве. Добралось войско и до российских краев. И опять, как во всех сказках водится, встретил принц
девушку необыкновенной красоты. Молодые полюбили друг друга. Только война не признает лирики. Принц погиб, а его невенчанная невеста родила мальчонку.
Мальчонка вырос. И судьба возвратила его в королевство отца. Еще один жизненный виток. Свадьба, ребенок, внучка. Много лет прошло. Внучка осталась одна-одинешенька в прекрасном родовом замке.
Кстати, ты можешь увидеть ее воочию, вот она перед тобой, - Лидия кивнула головой в сторону мадам Дюваль.
- Ой, - негритянка прикрыла рот ладошкой. Она действительно любила сказки. Глаза ее сияли восторгом, а на смуглых щеках даже проступил алый румянец от волнения.
- И что дальше? – шепотом переспросила благодарная слушательница.
- А дальше в русских землях объявляется наследник на замок, - Лидия помолчала, - а чтобы продолжить сказку мы и вызвали тебя.
- А что же я делать должна? – растерянно спросила Фро.
- Вот тебе блокнотик, и начинай записывать. Первое. Тебе нужно будет съездить по одному адресу и узнать, кто проживает в доме. Обязательно спросить, жил ли там когда-нибудь Шеромыжник Борислав Андреевич. Если он переехал, узнать куда. Хорошо бы его навестить. И потом сразу же позвонить мне в Париж. Естественно, все расходы за наш счет, - Лидия неожиданно замолчала.
Она представила всю нелепость ситуации. По деревенской улице бродит негритянка и кого-то разыскивает. Тут уж от любопытства все соседние деревни на уши встанут.
- А нет ли у тебя там подружки, только бы, - Лидия не могла найти деликатных слов, чтобы выразить свое желание и не обидеть темнокожую девушку.
- Вы хотите спросить, если у меня белая подруга? – Фро не обиделась, а вдруг радостно оживилась. – Есть, да еще какая. Вы ее полюбили бы с
первой минуты. Славная, красивая, умная Настя. Я ее больше, чем сестру люблю, верите? – эмоциональная негритянка прижала руку к груди.
- Верю, верю! – Лидия поняла уже, что, если Фро любит, то любит страстно и преданно. А уж, если возненавидит, то, наверное, и зарежет, не задумываясь.
- Очень хорошо, вместе с Настей и поезжайте. А потом было бы неплохо, если бы вы встретились еще с одним человеком. Он называет себя опекуном нашего наследника, - Лидия вытащила из папки конверт.- Тут и фотография имеется. Но ты пять лет жила в России, поэтому понимаешь, что на фотографии могут быть совсем другие люди. Действовать нужно очень осторожно.
- Очень занятное задание. Раньше меня просили передавать свертки, деньги, письма. Но такое впервые, - Фро с нежным участием посмотрела на мадам Дюваль, которая во время разговора напряженно молчала. Ей не удалось избавиться от мысли, что негритянка, хоть и смышленая, и милая, но с таким ответственным заданием вряд ли справится. А часы неумолимо отстукивают минуты. Ветшает «Белый ангел», стареет его хозяйка. А ведь еще нужно время на оформление документов. Неужели отель останется без настоящего хозяина, и исчезнет материальная память об ее предках? От горько-отчаянных мыслей на глаза навернулись слезы.
Фро расценила это совсем по-другому.
- Мадам, клянусь вам, что сделаю все для того, чтобы в целости и сохранности доставить в ваше царство-государство маленького наследного принца.
Лидия рассмеялась.
- Почему ты решила, что он маленький? Кстати, взгляни на фото.
Что случилось с хохотушкой-негритянкой. Она завизжала так, словно ей в пятки вцепился зубастый зверь.
- Что такое? Ты знакома с этим человеком?
Фро, выпучив глаза, топала ногами и размахивала руками, словно отгоняла от глаз неприятное видение.
- Вот этот, вот этот, - она тыкала темным пальцем с розовым ноготком в фотографический портрет седоволосого человека. – Махов, он гадкий, жадный. Его в нашем общежитии никто не любит.
- Может быть, ты ошиблась, - подала голос мадам Дюваль. Ей не хотелось слышать плохих слов даже о предполагаемых родственниках.
Негритянка неожиданно засомневалась.
- Верно. Может, это и не он. Почему здесь он в белом халате, как доктор? Юноша рядом с ним. Нет, его я точно не видела. У него перевязана голова. А какое имя в письме указано?
- Сейчас, - Лидия развернула лист. – Вот, послушай, что он написал. « У меня, как у многих французов двойное имя – Владимир-Лев Ложкин-Махов».
- Странно, - Фро пожала плечами. – Может быть, брат нашего коменданта. Но уж очень похож!
- Так, ты спрячь фотографию подальше и никому не показывай. Вообще, будет лучше, чтобы об этой истории кроме тебя и Насти, никто ничего не знал. Ради отеля в Ницце алчные, подлые люди готовы на все. Понимаешь, о чем я говорю?
- Еще как понимаю! – маленькая Франсуаза поежилась.
Растерянность и страх девушки передались и мадам Дюваль.
- Лидочка, - обратилась она робко. – Может, не нужно ничего затевать. Пусть все идет своим чередом.
- Ну, уж нет! – Лидия топнула ногой. – Запомни, мы сами сценаристы, режиссеры и актеры собственной жизни. И я не позволю чужому человеку перекроить судьбу всего твоего рода! Когда-то ты спасла меня. Наступила моя очередь отдать долг. Для меня, ты и «Белый ангел» - это одно целое.
Звякнул колокольчик у двери. Это Жан прибежал за сестрой.
- Я положу к твоим ногам вечерний Париж! – он с обожанием смотрел на девичье лицо.
- Это какой-то особый вид любви, - вновь удивилась про себя Лидия, - почему у нас, русских, все по-другому?
Франсуаза по телефону заказывала билет до Ниццы.
- На ближайший рейс. Да, да, успеваю. Все, спасибо, спешу.
- Что это ты? – возмутилась хозяйка, - вдруг такая спешка?
Франсуаза расцеловала подругу в обе щеки.
- Прости, дорогая. Но я так соскучилась. Ты ведь сама сказала, что «Белый ангел» - это часть моей души.
Комментариев нет:
Отправить комментарий